Осколок (СИ)

Вот маленький кусочек моих детских впечатлений - посёлок Ягодное, что на трассе, километрах в пятистах от Магадана. Ближе к осени все склоны сопок усыпаны несминаемым ковром брусники и от того издалека видятся бордово-красными, как будто великан пришёл и укрыл гигантским своим бархатным пологом всё вокруг. И над этим великолепием глубокой летней ночью (!) парит солнечный диск, такой близкий, что сомнения нет - можно запросто взять и потрогать.

А ход лосося на нерест по тонюсеньким протокам, ручейкам! - это просто симфония света, звука, воды, отливающих антрацитом бесчисленных тел и неудержимого стремления к продолжению себя и таинству упокоения.

А вот "Ода кижучу". Это рыбка такая, по-научному "серебристый лосось".

Ах, кижуч!

Вы едали вкусноту?

Деликатес, каких в природе мало!

Спросите про горбушу, про кету,

И я отвечу:

- Рядом не стояло!

Что хариус?! Что стерлядь?! Что форель?!

Что белорыбица?! - Всё детские игрушки!

Но если кижуча не ели Вы досель,

Что ж локти грызть осталось иль подушки.

Хорош с дымком, и вяленый, и в соли.

Хорош балык и с косточкою бок.

Под пиво много не советую позволить,

Под водочку его ведро я съесть бы мог.

В желанье весь! Уже невмоготу!

Иду вкушать!

А ведь и Вы могли бы

За стол со мною сесть

И с восхищеньем съесть

Хоть ломтик тающей во рту

Непревзойдённой рыбы!

О как!

А на Нюкле вы бывали? Что за Нюкля? - спросите вы.

Эх, братцы вы мои, говоря скупыми словами справочника: Нюкля - мыс у впадения реки Ола в воды бухты Гертнера (или бухты Весёлая) Охотского моря, недалеко от районного центра Ола Магаданской области.

Теперь другими словами о том же самом.

Жил да был на берегу моря со своими домочадцами морской нивх по имени Нюкля. Давно это было, когда ещё деревья были большими, а звёзды прямо с небес слетали на землю, чтобы отдохнуть у костра, послушать песню, да поесть юколы.

Промышлял Нюкля нерпу, кормился рыбой, икру приготовлял, да русским продавал за водку - ведро икры за бутылку воды огненной. Шибко большое хозяйство было у Нюкли, детей было много, каяков было столько, сколько пальцев на руках и ногах, железные наконечники у гарпунов были, сети были у Нюкли большие. Хорошо жил Нюкля, богато жил, много работал, много промышлял, много икры приготовлял.

И вот пришло время Нюкле идти к предкам своим. Всё, что имел и умел, он передал детям, крепкие яранги оставил, помолился и пошёл.

Пошёл, да и остановился у моря.

Куда идти, думает: направо, налево? Присел на корточки, трубку закурил, стал думать. Долго думал, три трубки думал, но так и не придумал. Стал четвертую трубку набивать.

Тут скала, что возвышается на самом берегу, стала вроде потрескивать. Интересно стало Нюкле - что это за звуки такие, спрятал он трубку за пазуху, подошёл к скале поближе. А потрескивание стало вырастать, поднялось, как вал водяной до небес и превратилось в зов неведомый: «Иди ко мне, Нюкля... Иди ко мне...»

Вот чудеса! - думает Нюкля, - Словно зовёт меня кто-то. Посмотреть, что ли?

И пошёл Нюкля к скале, зовущей его,

И тут узрел он, как раздвигается скала,

и открывается широкий проход.

И там узнал он путь,

по которому надлежит ему идти.

И шагнул Нюкля на путь надлежащий,

и пошёл по пути этому.

И как пошёл он по пути этому,

то содвинулись стены скалы

и сокрыли Нюклю,

и путь, ему одному надлежащий, сокрыли.

Много прошло с той поры дождей и метелей, смыло навсегда безжалостное прибойное море дорожку следов, что оставил Нюкля, уйдя в скалу. Да и сама скала поседела, осыпалась, стала похожа на полусъеденную сахарную голову и от того так и называется - Сахарная головка. Только осталась узкая расщелина, что была когда-то Нюкле проходом.

Пытался я в детстве своём протиснуться в неё, но дальше двух-трёх метров это мне не удавалось, а и страшно было - а вдруг проход откроется, и поманит меня Нюкля: «Иди ко мне...» И выскакивал я из расщелины, учащённо дыша и оглядываясь - не видел ли кто испуга моего.