Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

Важно отметить, что богохульство часто используется, чтобы подчеркнуть грань между «мирским» и «священным»; это может помочь нам понять, как насмешки работают в других смежных областях. Ибо диалектика освящения и унижения никоим образом не ограничивается областью одной только религии. Словесные и символические унижения часто способствуют освящению исходно профанного, а не религиозного, т. е. переводу его в необыкновенную, сакральную сферу. Богохульство и оскорбление величества всегда были тесно связаны: там – унижение небесного, здесь – земного властителя. Ветхий Завет (Исх. 22: 27), как и ученые до Нового времени, прибегали к их сравнению, чтобы наглядно изобразить весь ужас богохульства: если оскорбление короля уже сурово наказуемо как crimen lesae maiestatis («преступление оскорбления величества»), то насколько более ужасным является оскорбление божественного величества (crimen laesae maiestatis divinae)! Но эта связь действовала и в обратную сторону, властитель наделялся сакральной аурой (в классической форме – при помазании на царство) – и соответственно наказывалось его оскорбление. Историю оскорблений величества пришлось бы писать и с точки зрения того, в какой мере правовые предписания и их нарушение способствовали укреплению исключительного положения властителя[1090].

В более поздние периоды истории оскорбления властителей все чаще рассматривались как нападки на страну в целом. Примеров тому и сегодня множество – от Таиланда, где строгие законы против оскорбления королевской семьи могут быть использованы как острое оружие против какой угодно политической критики, до Турции, где избранный президент едва ли менее строг. Но больше нет необходимости нападать на конкретную личность носителя власти, чтобы совершить особый акт унижения. Атака также может быть направлена непосредственно на абстрактные коллективные субъекты, такие как «государство», «нация» или «народ», с которыми в Новое время все в большей степени ассоциируется квазирелигиозное понимание. В политической теории идеи «освящения» государства и общества уже давно обсуждаются под рубрикой «гражданской религии» и могут быть прослежены вплоть до философа Жана-Жака Руссо в XVIII веке. Совсем недавно этим вопросом занялся социолог религии Роберт Н. Беллах[1091]. Он использовал пример Соединенных Штатов, чтобы показать, как государство или его политические институты и тексты были нагружены религиозной риторикой и метафорами, вплоть до того, что о США говорили как о «Божьей земле». И наоборот, элементы этой гражданской религии также могут быть унижены и профанированы, или же можно заниматься политикой, заявляя о таком унижении. Французская революция, которая с убийством монарха Людовика XVI в 1793 году подрубила топором корень сакральной власти и которая с осквернением храма, иконоборчеством и антирелигиозными шествиями в ходе кампании дехристианизации того же года узаконила самые грубые богохульства, создала на одном дыхании новые святые небеса, населенные такими богами, как народ, отечество и нация. Их нужно было прославлять и защищать от предательства и хулы. Ведущие якобинцы, такие как Робеспьер и Кутон, обвиняли своих оппонентов не только в измене, но и в явной хуле на республику и революцию[1092].

Понятие «народ» (Volk, people, peuple) приобрело особый сакральный заряд, который в настоящее время вновь становится весьма осязаемым. На самом деле, это конструкция политической теории (особенно у Руссо) или воображаемый актор в современных конституционных проектах (народный суверенитет), который так же ненаблюдаем в реальности, как и Бог. Именно по этой причине самым разным группам легче присвоить это понятие, заявить о себе, что они «и есть» народ, или по крайней мере говорить от его имени и защищать его от врагов. «Понятие „народ“ всегда несет с собой кровавую борьбу, которая ведется во имя его: на рубежах сверху и снизу, внутри и снаружи»[1093]. Недаром «народная общность» (Volksgemeinschaft) стала центральным пунктом идеологии национал-социализма. У нее было два отправных момента: внутри «она хотела искусственно преобразовать общество, разделенное на различные традиции, слои и социальные среды, в жертвенное сообщество достижений; снаружи она хотела дискриминировать и в конечном итоге „искоренить“ всех тех, кому по реальным или воображаемым причинам не позволялось найти место в „народной общности“: „чужие народы“, „неисправимых“ политических противников, „асоциальные личности“ и, прежде всего, евреев»[1094]. Возвеличивание, даже сакрализация, народа всегда сопровождалось пренебрежительным очернением других групп людей.