Только в этом контексте богохульство в полной мере стало речевым актом, положительно оцениваемым многими людьми, в некотором смысле видом критики. То, что долгое время воспринималось в лучшем случае неоднозначно и лишь в оскорбительной форме защищалось меньшинством свободомыслящих активистов, теперь представляется политическим заявлением общества (западно-христианского) большинства – возможно, это также является свидетельством тезиса о произошедшем «объединении мира»[1087]
. Вероятно, в формировании этого современного отношения к богохульству как бы подспудно сыграла роль длительная и живая традиция богохульства в христианском мире, и эту роль не следует недооценивать. Увлеченным богохульникам современной эпохи грубые изображения и резкие тексты, нападающие на священное, снова и снова представляются формой критики господства, которая осуществляется бессильным пером в адрес религии, находящейся в союзе с сильными мира сего. Напротив, многие мусульмане рассматривают богохульное унижение как то, чем оно всегда было, а именно – как инструмент уничижения конкурирующей группы. Однако то, что мусульманские общины в своей собственной сфере власти часто относятся к другим религиям в явно репрессивной манере, мешает этим общинам вызывать понимание и сочувствие к их возмущению за пределами их собственного лагеря. В целом конфликты, связанные с богохульством, с 1989 года рассматриваются многими наблюдателями как доказательство остроты часто заявляемого «столкновения культур» между Востоком и Западом. Однако наше изложение показало прежде всего, что преобладающая динамика очернения и травмирующей реакции не просто отражает этот культурный конфликт, а фактически создает и продвигает его вперед.Богохульство, как было сказано во введении, есть оскорбление и унижение сакрального. Человек или предмет лишается своей святости и оскверняется кощунственными нападками. Это называется профанацией и означает удаление из «сакрального» пространства[1088]
. В определении ничего не говорится о том, как возникает сакральная сфера за пределами повседневной жизни, как производится сакральное, и это может показаться логичным, поскольку не это было предметом данного изложения. Разве не благочестивая преданность, общинные акты посвящения или – как сказал бы социолог – коллективные ритуалы создают такую сферу? Когда дело доходит до речевых актов, не имеют ли они отношения не столько к blasphemia – богохульству (сквернословию, унижению), сколько к euphemia – благочестию, хорошо сказанному, словесной оценке в форме похвалы и молитвы, например? И все же представленные здесь явления указывают во многих местах на тесную связь между благочестием и богохульством[1089]. Ибо богохульство также различным образом способствует укреплению границы между «сакральным» и «профанным». Стигматизация и криминализация богохульства со стороны верующих, как и восхваление и поклонение Богу, могут производить священное. Даже если богохульник пытается принизить его словами и жестами, он в то же время делает его видимым. Прежде всего, это вызывает реакцию верующих, общества и государства, что подкрепляет значимость и высокую оценку сакральной сферы:борьба с богохульством – это всего лишь еще одна форма прославления Бога и религии.
Вот почему, особенно в секуляризованную современную эпоху, религиозные группы могут весьма эффективно возмущаться высказываниями, которые воспринимаются как богохульство. Причиненная этими высказываниями травма, которую демонстрируют как можно более публично и которую разделяет как можно большее число людей, также свидетельствует о сакральном статусе человека или предмета, подвергшегося нападению.
Очевидно, что укрепление святости путем богохульства или путем обвинения в богохульстве весьма привлекательно, особенно в настоящее время. Ведь клевета на святого, в отличие от обычного оскорбления человека/группы X в адрес человека/группы Y, не ограничивается конкретными адресатами. В случае осквернения сакрального потенциально каждый гражданин может проявить свою озабоченность и опосредованно выразить собственную реакцию на кощунственный поступок. В старой Европе церковные и светские власти часто жаловались, что многие люди – несмотря на грозящий гнев Божий! – лишены этой ответственности, и массовых доносов почти не было. Напротив, в нынешнюю цифровую эпоху большое количество людей могут молниеносно оскорбиться текстами и изображениями, о которых имеют лишь слабые и искаженные сведения. Опасность того, что обвинения в богохульстве будут орудиями дискриминации или даже подавления нежелательных лиц или групп, велика.