Ослепительный нож

В гору шли быстрей, чем под гору. Солнце никло к кровлям теремов. Вот-вот вернётся Ярославич.

У ворот стоял Ядрейко.

- Отведи, матушка, детей наверх да снизойди ко мне.

- Где князь? - обеспокоилась Евфимия.

- Тотчас узнаешь, - обещал конюший. Евфимия со сжатым сердцем взбежала на крыльцо и по ступеням - в сени, держа Кснятку на руке, другой рукой волоча Лушу. Передала малюток и снова - вниз опрометью…

Ядрейко был уж на крыльце.

- Дела свирепые, - изрёк он тихо. - А ты держись! Они - навал истей, а ты - упористей…

Княгиня перебила:

- Не томи!

- Ждал с конями у дворца, - начал Ядрейко. - Мыслил: время возвращаться - князя нет. Ну, думаю, беседа государственная! Гляжу, красуха шествует, под стать придворной бабе. Проходя, таимно говорит: «Ефимью упреди. Боровский государем взят. Сведён на караульню, посажен на чепь». Я, не рассуждая, отбыл.

Княгиня унимала дрожь.

- Не назвалась ли та, придворная? Ядрейко сморщил лоб:

- Меланьица. Евфимия велела:

- Езжай к Голтяеву. Немедля привези Ивана. Мне - кареть. Поеду к государю.

Спустя время она была в великокняжеской передней. Палата - стены голые. Жди, стоя. Рядом - иного. Для посещений неурочный час. Прошатаи приходят утром. Дворцовый человек - как канул. Впервые в шзни сучит жилы боль в ногах. Вдруг отворилась из рестовой дверь и вышел отрок Иоанн. С недавнего - тцовский соправитель. Тоже великий князь.

- Чего тебе, тётка Ефимья?

- Видеть государя! - растерялась посетительница.

- Перед тобой не государь ли? Назвалась княгинею юровскою. Просишь за мужа?

- Шла говорить с твоим родителем. - Евфимьин голос отвердел. - Сопроводи к нему.

- Батюшке не о чем с княгинею Боровской вести речи, - ещё твёрже отвечал Иван. - Супруг же твой оиман за большие вины. Дело разыщется, уведомят.

- Имею я возможность повидать супруга? - задала опрос княгиня.

- Нет, - помотал главою Иоанн. И строго наказал: - Не мысли обратиться к матушке. Великая княгиня нездорова.

Осталось обратиться к выходу.

- Поклон? - напомнил юный государь. Евфимия свирепо обернулась, однако скрыла чувства за улыбкою:

- Поклоны бьют по окончании дела. Мы же, мой великий господине, с тобой ещё не кончили.

И вышла. За ней не было послано. Её не взяли. Сходила с Красного крыльца - ни окликов, ни приставов.

Вознице повелела ехать в Чудов монастырь. Долго росила чернеца-привратника сказать гостящему здесь роицкому настоятелю Мартиниану, что ждёт его благословения на краткую беседу дочь Всеволожа.

Её ввели в пахнущие ладаном и деревянным маслом переходы. Мартиниан принял мирянку здесь же, под сводами. Потолок как бы придавливал к половым плиткам, выложенным крестом. Взор игумена был детски добр, как в Белозерье. Чёрную бороду уже делила надвое полоска седины.

- Мой муж Василий Ярославич князь Боровский взят великим государем, как преступник. - Евфимия старалась говорить спокойно. - Авва, ты со старцем Трифоном воспринял на себя грех клятвопреступления Василиуса. Воспримешь ли и этот грех?

- Не дело едкими речами излагать просьбы, дочь моя, - безгневно рек Мартиниан. - Тому ль учил тебя отец твой?

Всеволожа пала на колени:

- Прости, авва! Горести и беды, коим нет конца, затмили разум.

- Встань, - сказал игумен. - Уповай на Бога. Я приложу посильные старания, дабы утишить страсти властелина…

От Чудова вернулась в дом Боровского. Ворота - настежь. Челядь сгинула. Крыльцо затоптано. Взошла наверх. В сенях остановил истошный Дарьин рёв. Бросилась в детскую одрину. Послужница лежала на полу ничком, билась головой о доски. На спине зелёный сарафан разодран от шеи чуть не до пояса.

- Где дети? Дарья! - закричала в ужасе княгиня.

- Ой, о-о-ой! Пояты крохотки! Антихристовым именем! Будь проклят враг, любимец всенародный! Грызла горла извергам, не совладала. Искали Ваню. Слава Богу - нет. О-о!

Вошёл Ядрейко, не стуча.

- Выдь, госпожа. - Когда княгиня вышла, поведал: - Подъезжал с княжичем. Сердце не на месте.

Дай, думаю, взгляну допрежь. Пробрался с огорода. Пристава детей увозят! Я - назад. Княжича укрыл в надёжном месте.

Затукали шаги в сенях.

Княгиня с твёрдостью прошла туда. За ней - Ядрейко.

Первым увидала дьяка Василия Беду. Едва узнала сына Фёдора Беды. Встречала не однажды у Пречистой юного подьячего. Стоял недалеко от рундука Витовтовны. Ныне худыха, возвеличенный за весть о гибели Шемяки, раздобрел. Обочь его - два пристава.

- Где пасынок Иван? - спросил Беда.

- Где дети малые? - спросом на спрос ответила Евфимия.

- Пояты государем, как крамольниково семя, - объявил Беда. - Взрастят их попригожу. Где Иван?

- Не ведаю. - Евфимия взирала на Беду, не скрыв ни гнева, ни презрения, как будто перед ней не дьяк, а головник-разбойник.

- Кто сей человек? - метнул Беда взор на Ядрейку.

- Мой слуга.

- Слуг отпусти. Дом с завтрева отписан в государеву казну. Туда же взят удел и все пожалования. Где старший сын пойманного?

- Я сказала, - княгиня оперлась на изразцовый бок печи. - Он не малютка. Углядел шишей и сгинул.

- Мы не шиши! - взревел Беда. - За подлые хулы ответишь!

- Вяжи меня! - шагнула к бывшему подьячему Евфимия. - Ввергай в узилище с супругом и детьми.