Ослепленная правдой

И четверо добровольцев пустились в путь ползком, две женщины посредине, двое мужчин  по бокам, так уж само собой вышло, а вовсе не из рыцарской учтивости или стремления  по-джентльменски закрыть собой даму, тем более что неизвестно, под каким углом прилетит  пуля, если слепой счетовод решит выпустить ее. А может, и вообще ничего не произойдет,  потому что старика с черной повязкой осенила мысль, причем более удачная, чем все  предшествующие, и заключавшаяся в том, что все остальные будут говорить как можно громче,  а еще лучше - кричать, тем более что поводов для этого сколько угодно, и шумом этим  перекроют и заглушат все звуки, которые неизбежно будут сопровождать вылазку, и  возвращение, и все то, что может случиться между тем и этим, а что именно, то один бог знает.  В считанные минуты спасатели достигли цели и поняли это еще прежде, чем наткнулись на  тела своих товарищей, ибо кровь, по которой они ползли, сыграла роль вестника, явившегося к  ним и молвившего: Я была жизнью, за мной уже ничего нет, и: Боже мой, подумала жена  доктора, сколько крови, и это была чистая правда, крови натекла целая лужа, руки и одежда  липли к полу так, словно и шашки паркета, и каменные плиты вымазали птичьим клеем. Она  приподнялась на локтях и двинулась дальше, и остальные сделали то же. Нащупали наконец  распростертые тела. Оставшиеся позади продолжали шуметь как можно громче, напоминая  теперь плакальщиц, доведших себя до исступления. Жена доктора и старик с черной повязкой  вцепились в щиколотки одного из лежавших, доктор и вторая женщина одновременно  ухватились за руку и за ногу другого, и теперь следовало поскорей вытащить их и выбраться  самим с линии огня. А это не так просто, потому что надо приподняться, стать на четвереньки,  ибо таков единственный способ применить к делу жалкие остатки сил. Раздался выстрел, но на  этот раз пуля никого не задела, а страх, как молния, пронизавший все тело, не заставил их  вскочить и убежать, а, напротив, придал малую толику недостающей энергии. Через мгновение  они были уже в безопасности, у стены рядом с дверью палаты, и необыкновенно замысловатую  траекторию должна была бы вычертить пуля, чтобы попасть в них, а слепой счетовод едва ли  был сведущ в баллистике, хотя бы в самых ее началах. Попытались поднять тела, но ничего из  этого не вышло. Оставалось только тащить волоком их и дальше, и вместе с ними по полу,  словно из-под скобеля, тянулись полосы крови полузасохшей и совсем свежей, еще  струившейся из ран. Кто это, спросили ожидавшие. Откуда нам знать, мы ведь не видим,  отвечал старик с черной повязкой. Здесь больше нельзя оставаться, сказал кто-то, если они  пойдут на вылазку, дело не ограничится двумя ранеными. Или убитыми, сказал доктор, пульс у  них, по крайней мере, прощупать не могу. Потащили тела по коридору, уподобясь  отступающему войску, в вестибюле остановились, и посторонний подумал бы, что решили  стать там лагерем, однако на самом деле причина была иная и крылась она в том, что просто  иссякли последние силы, здесь останусь, больше не могу. Сейчас, кстати, самое время отметить  такое удивительное обстоятельство, что бандиты, прежде такие предприимчивые и настырные,  с такой охотой и легкостью применявшие, чуть что, грубую силу, сейчас перешли в глухую и  пассивную оборону, сидят, забившись в свою нору, и отстреливаются наугад, то есть не  решаются схватиться с врагом в чистом поле, лицом к лицу, глаза в глаза. Обстоятельству  этому, как и всему на свете, имеется свое объяснение, состоит же оно в том, что в третьей  палате после гибели главаря резко упала дисциплина, к нулю свелась субординация, и сильно  ошибся слепой счетовод, решив, что вместе с пистолетом у него теперь в кармане и власть, как  бы не так, все получается как раз наоборот, и каждая выпущенная им пуля летит, фигурально  выражаясь, в него же, ибо с каждым истраченным патроном тратится и частица этой самой  власти, и мы еще увидим, что произойдет, когда боеприпасы будут израсходованы полностью.  И в соответствии с тем, что не всяк монах, на ком клобук, то и не всякого, у кого скипетр,  можно признать королем, и пора бы уж назубок заучить эту истину. И хоть королевский  скипетр ухватил сейчас слепой счетовод, следует сказать, что королем, пусть и мертвым, и  погребенным, причем плохо, неглубоко, всего на три пяди под полом своей же палаты,  продолжают считать прежнего вожака, и присутствие его, хоть бы в виде смрада, по-прежнему  весьма ощутимо. А между тем на небо выплыла луна. Снаружи через главный вход проникает и  разливается по вестибюлю неясное поначалу, но с каждым минутой набирающее силу сияние, и  лежащие на полу тела, мертвые и пока еще нет, мало-помалу обретают объем и абрис,  очертания и черты, и весь ужас кошмара, тяжкого и безымянного, и тогда жена доктора  осознала, что нет больше, а может, и раньше не было, ни малейшего смысла прикидываться  слепой, ибо невооруженным глазом видно, что спастись никому не удастся, а слепота, помимо  прочего, это еще и пребывание в мире, где исчезла надежда. Впрочем, она может сказать, кто  погиб. Вот это - аптекарь, а это - тот, кто сказал, что, мол, положат нас, и оба до известной  степени оказались правы, и излишне спрашивать меня, как я узнала, кто они, ибо ответ мой  прост: Я вижу. Из тех, кто был там, одни это уже знали и молчали, другие с давних пор  терзались сомнениями, которые теперь, стало быть, подтвердились, но совершенно  неожиданным оказалось отчуждение третьих, можно себе представить, какое бы в другое время  тут началось смятение, какие посыпались бы вопросы, как развязались бы языки: Почему тебе  одной удалось избегнуть общей участи, что за капли закапываешь ты в глаза, дай мне адрес  твоего врача, выведи меня из этого узилища, хотя, если вдуматься, и не было в этом  отчуждении ничего неожиданного, потому что сейчас уже все равно, в смерти все одинаково  слепы. Но и вправду нельзя было дальше оставаться в таком положении, даже защититься  нечем, потому что и железяки остались у двери в третью палату, а кулаками не много  навоюешь. Под водительством жены доктора убитых вынесли на крыльцо и на лунном свету,  под млечной белизной небесного тела, оставили их тела, белые снаружи, черные наконец-то  внутри. Разойдемся все по своим палатам, сказал старик с черной повязкой, потом посмотрим,  что тут можно будет предпринять. И никто не обратил внимание на то, сколь безумны эти  слова. Слепцы не стали делиться по принадлежности и происхождению, встретились и  познакомились по дороге, одни пошли в левое крыло, другие - в правое, и вот туда вместе  пришли жена доктора и та, что сказала: Куда ты, туда и я, но не эта мысль сидела сейчас у нее в  голове, а совсем противоположная, но говорить об этом она не хотела, ибо не все клятвы  исполняются - когда по душевной слабости, а когда и под воздействием высшей силы, которую  мы порой забываем принять в расчет.