Единственное, что их объединяло – трибуна проигрывающей команды. Болельщики вопили, стадион содрогался, в небе летали спутники связи, слышалась брань, а все только и делали, что переговаривались. Переговаривались впустую, безо всякого смысла и цели, не умея ни договориться, ни реально помочь проигрывающим. Ситуация выглядела запущенной, и как выбраться из неё, никто не знал.
Между тем, Ослик прекрасно понимал, что вместе с ним страдают и остальные. По крайней мере его трибуна страдала уж точно. В глубине души все эти «болельщики» (как и он сам) ощущали себя изгоями, а «футбол» лишь усугублял их боль.
Что же касается «вирусной инфекции», то и тут более-менее всё было ясно: вирус имел советскую природу и бойко размножался. Он проникал в мозг и вызывал ничем не обоснованную гордость за всё вокруг. Болезнь передавалась половым путём и хоть считалась неопасной, лечению не поддавалась.
«Генри, тебе нужен адвокат», – то и дело бубнил себе Ослик. В целом же, над Россией сгущались тучи. Того и гляди разразится ураган. И он разразился.
В июле 24-го по всей стране прокатилась мощная волна репрессий. По замыслу властей мероприятие должно было носить культурно-просветительский характер. Мероприятие так и позиционировалось: «Культурно-просветительская биеннале с привлечением РПЦ, народных дружин, артистов шоу-бизнеса и спортсменов».
В ходе биеннале были арестованы, по разным источниками, до десяти миллионов «иных» (как называли их в судах и при этапировании). В основном попались атеисты, люди неславянской внешности, бездомные, гомосексуалисты и случайно подвернувшиеся. Кто не раскаялся в изоляторе, тех отправили по колониям. Но и это не всё. К новому году «иных» амнистировали, а на майские («К 80-летию славной Победы») устроили новую биеннале. На этот раз арестованных было существенно меньше, что подтверждало действенность механизма. Механизм работал. «Просветительство» шло на пользу. Тут главное – не давать спуску.
Биеннале проводились и в дальнейшем. Проводились весьма эффективно, дважды в год (отсюда, видимо, и название: лат. bis – дважды, annus – год), но без афиш и объявления конкретных сроков. Ноу-хау прижилось.
Что же касается «волны репрессий» – Ослик и здесь не удержался от метафоры. «Насилие, – записал он как-то, – имеет волновую природу (как свет, к примеру, или радиоволны, открытые Генрихом Герцем). Суть же явления сводится к пространственному чередованию убийства и насмешки. Посадка и амнистия, если хотите. Экстремумы волновой функции, где функция представляет собой явное (или нет) пренебрежение честью».
Волна репрессий сметала всё на своём пути, а вокруг носилось электромагнитное излучение. «Государственное электромагнитное излучение», – хихикала Софи, но зря хихикала – дело серьёзное. Телевизионные сигналы, сигналы радиостанций, сигналы сотовой связи, точного времени и боевой тревоги проникали в мозг мирных граждан и «просвещали» его. Спонсором биеннале выступал, в том числе, оператор сотовой связи «Билайн». «С нами удобно» – известнейший его слоган как нельзя лучше подходил и к «Билайн», и к самой биеннале.
Но деваться некуда. По мнению Ослика, человек тоже имел волновую природу, как собственно и Вселенная, и Иисус Христос, и «Творец всевышний». Русскому же человеку и вовсе не повезло. Ему требовался или защитный экран (истинный Бунин, а не «Бунин словесности»), или возможность уехать (покинуть переговорный пункт). Покинуть же переговорный пункт далеко не просто, да и не всякий захочет.
Таково в общих чертах было положение дел к осени 2024 года, в период, предшествовавший небывалому расцвету творческой активности Генри Ослика.
Он словно повесил трубку, вышел из переговорного пункта и смог наконец-то сосредоточиться. Именно в этот период Ослик начал по-настоящему осмысленно сочинять прозу и писать картины. Сюжеты вполне давались. Пусть и в наивной манере, но всё ж таки он продвигался.
«Продвижению», заметим, в значительной степени способствовала и Ингрид. Ингрид Ренар – директор выставки современного искусства. Как ни странно, Осликова привязанность к ней со временем даже усилилась. Как бы это сказать – постепенно и самопроизвольно Ингрид всё больше становилась его самой прекрасной связью. (Любимый образ – едва осязаемый и, по сути, вымысел, придающий сил и вдохновения.)
Ослик регулярно приезжал в Tate Modern, ходил кругами и безумно радовался каждой встрече с Ренар. Это были случайные встречи, но даже случайной встрече Генри находил материалистическое объяснение. Случайность в применении к Ингрид он объяснял, к примеру, так называемым «индукционным переходом» (термин из математической индукции, когда однородные процессы следуют один за другим – стоит только начать). Время от времени Ослик заговаривал с Ингрид (едва не задыхаясь от робости), а возвращаясь домой, являлся Софи загадочно смущённым, сияющим и слегка заикающимся «дауном».
– Something is not right, but it’s fine, Sobaka! («Что-то не так, но прекрасно, Собака!»), – кидался он к Собаке Софи, а та лишь улыбалась, втайне завидуя ему.