Ослиная Шура

– А не боишься, что он приползёт в образе змия и переспит с тобой, когда меня дома не будет? – кивнул на портрет Телёнок. – Всё в этом мире когда-нибудь повторяется.

– Роби, ты пошляк! – Шура повисла у него на шее. – Зачем мне он, когда есть ты?

Разве он сможет дать то, что можешь ты? Нет, мальчик мой, своя рубашка ближе к телу. И там ты от меня никуда не сбежишь – просто некуда будет.

– Девочка моя, а ты была замужем?

– Да, – рассеянно кивнула девушка. – Я очень любила мужа и постоянно ставила его в пример своим любовникам.

– Вот как?

– Представь себе. А почему ты спросил?

– Всё просто, – пожал плечами Роберт. – Поселимся, допустим, мы в твоём Эдеме, а через несколько месяцев счастливой райской жизни ты устроишь мне заурядный скандалешник по поводу того, что я не убил вовремя мамонта на ужин, что ты дурой была, когда согласилась гробить на меня свою юную жисть вместе с незаурядным талантом. Потом мы помиримся на некоторое время, потому как бежать некуда из рая. Потом ты решишь соблазнить кого-нибудь из братии, чтобы нас попросту выгнали, как прародителей. Потом…

– А ты, оказывается, действительно подонок, – Шура плюхнулась на топтыжью шкуру, из глаз у неё покатились тихие прозрачные ручейки.

Телёнок, никак не ожидавший такой реакции, кинулся утешать её, стал лепетать какие-то нелепые извинения, что вызвало у Шурочки истерический хохот, закончившийся спазматическим рыданием.

Шура плакала, чуть ли не первый раз в жизни. Нет, не первый, конечно, но то были простые мимолётные женские слёзы, даже в трудные времена рожденья дочки.

А сейчас… сейчас грудь стесняли настоящие горькие глубокие рыдания. Так плачут только о навсегда утерянном счастье, которое, как павлин, махнуло разноцветным хвостом и улетело за тридевять морей в триодиннадцатое царство. Рушились в подсознании хрустальные изумительные замки, выбивая осколками эти прозрачные слёзы.

Она рыдала. Рыдала по не сложившейся жизни, где все знакомые и не знакомые сапиенсы пытались использовать её в своих шкурных интересах, где не было места Любви, а была только борьба за выживание. За место под солнцем. За денежную независимость. За… много было ещё этих «за» в суетливой неразберихе, именуемой жизнью.

Может, потому-то и возник на пути Герман Агеев. Но он тоже, в конце концов, попросил, нет, даже потребовал написать икону дьявола. Эта икона. Этот мерзкий образ – не часть ли её самой, согласившейся участвовать в сатанинской мессе? Не эта ли Шура – агрессивная, расчётливая, иногда беспощадная, циничная уничтожает ту добрую, нежную, где-то даже мудрую девушку, пытается довести разрушение личности до необратимых пределов?

Что же такое истина – та скрижаль, которую любой и каждый пытается найти в жизни, а результатом почти всегда бывает бесплодная борьба с самим собой, крушение кумиров, хрустальных теремов и прочей материализовавшейся дребедени. Только вот фетиш, разрушаясь, разрушает часть души. Сколько ещё частей у Шурочки в запасе? Да и осталось ли?

Видимо, душа, как нервные клетки, не восстанавливается. Оттого, верно, появляются в мире бездушные особи. Нелюди. Нелюди – люди… Людям нравится выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. По утрам – бездонное ощущение пустоты и обычные фразы «уже поздно», «завтра мне рано вставать», сказанные ещё вечером, приобретают сакральный смысл. Квартира, как и душа, казалась уже обкраденной. Даже воздух здесь был спёртый.

А Телёнок? Телёнок слишком эгоист, слишком в себе и для себя, поэтому обновления, скорее всего, не будет. Он даже в монастырь собрался ехать из чисто коммерческих соображений. Какой уж тут духовный альянс?

Шура понемногу успокоилась, поддавшись на телячьи утешения.

– Пойди, сочини мне какой-нибудь коктейль, – отправила она Телёнка на кухню.

А сама переходила в комнате от предмета к предмету, бездумно касаясь руками всех знакомых и оставивших след в прошлом диковинных безделушек. Японская фарфоровая ваза на подставке из сандалового дерева – неизвестно, что из них ценнее. Говорят, сандаловое дерево тонет. Шура давно хотела проверить, так ли это, да всё не собралась как-то.

Интересно, а голова у Телёнка выдержит знакомство с подставкой? И подставку, и вазу подарила мама на новоселье. Ей не очень-то хотелось, чтобы дочь жила отдельно в раннем возрасте, но настаивать не стала. Не возражала даже когда появилась на свет её внучка. Мама, мамочка, святой человечек. Вот акварелька Волошина – тоже мамин подарок – где она только её откопала? Интересно, а у Роби мама ещё жива?

Тем не менее, живя отдельно от мамочки и своей дочери, девушка частенько чувствовала себя покинутой сиротинушкой. Сиротство накладывает черту колючести, и подозрительности на характер, что происходит в любом возрасте – это Шура испытала на себе. Возможно, человеческое сознание не может согласиться с потерей, с расставанием. Почему? Жалко ушедших? Но все знающие и шибко грамотные в один голос вопят: ТАМ – лучше. Значит, жалко себя сиротинушку. Вот это больше похоже на правду. А Телёнок верит в загробную жизнь?

– Вишь, как выросла! – приветствовала Шурочка китайскую лиану.