Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы)

- Как я рад, что встретился с вами, - продолжал учитель, крепко держа его за пуговицу. - Скажите, пожалуйста, вы не читали критику Станиславлевича на мою книгу "Взаимосвязь явлений и причин"?

- Нет, не читал... Я прошу вас, господин учитель, извинить меня, но я спешу к зубному врачу, у меня ужасные боли, всю ночь меня мучил зуб...

- Не думайте об этом, - ответил учитель и еще крепче ухватился за пуговицу его пальто. - Лучшее средство вылечить больной зуб - не думать о нем.

- Да, но... - попытался вырваться господин Яковлевич.

- Он оспаривает, - перебил его учитель, - самую основную и неопровержимую истину, известную даже дилетантам. Он просто-напросто утверждает, что в природе могут быть явления без причин, в то время как причинность, отношение между причиной и явлениями является основным всеобщим законом, что...

Господин Яковлевич попытался освободиться ценою своей пуговицы, но учитель, увлекшийся спором, выпустил пуговицу, крепко ухватил его за лацкан пальто и продолжал:

- Таким образом, если бы явления имели какое-то начало, будь то во времени или в пространстве, тогда бы, предположим, первое из них, из которого произошли все остальные, могло бы быть и без причины. Но такое положение можно признать только в том случае, если была бы установлена обособленность данного явления. Известно, между тем, что так не бывает. Явления представляют единую непрерывную цепь, в которой каждое связано с предыдущим. Следовательно, они происходят одно из другого, и установить начало и конец этого процесса невозможно. А что все это значит? Это значит, что причина возникновения явлений заключается в их взаимосвязи, или, другими словами...

У господина Яковлевича закружилась голова и потемнело в глазах. Он смотрел на учителя, но уже плохо различал его: казалось, что перед ним какая-то безликая вращающаяся масса. Он видел то цилиндр, то руку, то ногу, потом все это исчезало, кружась в каком-то диком вихре. Он слышал его голос, но этот голос походил скорее на визг и скрежет какого-то огромного сверла, которое вгрызается в глубину его зуба. И он действительно вдруг почувствовал невероятную боль.

- Во времени и пространстве явления не имеют и не могут иметь ни внутренних, ни внешних границ, а если бы таковые были, это значило бы... доносился голос учителя. Но в этот момент как будто пронесся вихрь: цилиндр учителя полетел в канаву, полную воды после вчерашнего дождя, а учитель вскрикнул, словно у него вырвали коренной зуб. Отвесив почтенному учителю затрещину, господин Яковлевич понесся по улице, как заяц, преследуемый собаками. Он не понимал, что произошло, не помнил ни одного своего движения, не знал даже, куда бежит. Господин Яковлевич не помнил, как оказался в приемной врача, в которую ворвался сломя голову. Пришел он в себя лишь в тот миг, когда почувствовал огромное облегчение, словно с груди его сбросили тяжеленную бочку, и он чуть не обнял доктора, того самого доктора, мать, отца и других родственников которого поминал ночью недобрыми словами.

Возвращаясь от врача в хорошем настроении и с легким сердцем, он припомнил дорогой все, что пережил вчера. Вспомнил он и про камфару в ушах, и чулок кухарки, вспомнил горчичник, оставивший на лице внушительный синяк, и подушки, которыми жонглировал всю ночь. Среди этих воспоминаний вдруг представился ему и почтенный учитель. Только сейчас сообразив, что дал ему пощечину, господин Яковлевич вздрогнул. Ему стало очень неприятно и стыдно за себя.

Домой господин Яковлевич возвратился без зуба, но с угрызениями совести, которые мучили его так же, как раньше мучил зуб. Дождавшись вечера, он лег в постель с намерением хорошенько выспаться после такой мучительной ночи.

Но уснуть долго не мог. Он ворочался в постели, обеспокоенный думами об учителе, пощечине и цилиндре, который, как он хорошо теперь помнил, упал в канаву и вымок в грязной дождевой воде.

Утром, когда он проснулся и вышел из дома, метрах в двухстах показался жандарм. При виде блюстителя порядка у Яковлевича дрогнуло сердце, хотя раньше он много раз встречал жандармов и равнодушно проходил мимо них. Предчувствие не обмануло его: жандарм остановился перед ним, козырнул и вручил повестку с приглашением явиться в полицию завтра в девять часов утра.

Господину Яковлевичу предстояла еще одна тяжелая ночь. Такая же, какую он провел перед тем, как расстаться с зубом. Ничего не сказав жене об "авантюре", как он мысленно назвал свой поступок, он лег в тот вечер раньше обычного, но опять долго не мог заснуть.