— Беспокоитесь, что мы превратим отбитые прибрежные крепости в столь защищённые места, что они послужат опорой при войне новой. Понимаю, — улыбнулся я. — Где-то даже немного сочувствую, но… Нужно будет заплатить.
— Сколько золотых дукатов нужно для вашего довольства? — вскинулся обнадёженный было Селим, показывая, помимо прочего, недостаточную выдержанность… в очередной раз. — Пятьсот тысяч… Семьсот?
И проблеск алчности на лице венецианца, Андреа Лоредана. Мда. Олигархия и деньги нераздельны. Венецианская верхушка так и не смогла пойти по пути, который ярко и чётко был показан родом Медичи, особенно Козимо и Лоренцо Великолепным. Никак не укладывалось в их головах, что власть куда сильнее золота. Колонна, Орсини, иные фамилии в ту же ловушку с радостным топотом устремлялись, чтобы в итоге остаться на обочине истории. Впрочем, не мне на это жаловаться, ох не мне!
— Не деньги, но земли. Что вы готовы дать в обмен на захваченные куски бывшей Византии, насколько они ценны для вашего султана?
— Или ценность их уже стремительно падает? — поддел османов Мигель, вертя в руках тонкий стилет с украшенной серебром рукоятью. — Думаю, в этом случае Испания и Венеция не откажутся от кусочков канувшей в Лету Византии. И до Константинополя близко… торговым кораблям и торговым же, но караванам. Удобство, его многие оценят.
Так их, Мигель, да от души, да по яйц… по больному. Пусть завизжат от злости или зарыдают от горя — мне оно без разницы. Но что не обойдётся без крайне насыщенных, но обязательно отрицательных эмоций — тут можно не сомневаться. По лицам всё видно, как султанского отродья, так и великого пока что визиря. Это Ахмет-паша, ренегат хренов, лицо держит, привыкнув к ушатам помоев, что выворачивали ему на голову в первые годы обитания среди османов. Ренегаты, они такие, особенные. Всегда следует учитывать нюансы их психопрофиля.
Но вот Селим и Давуд-паша — это отдельный разговор. Местами матерный, большей частью вызывающий ехидные улыбки. Они и впрямь пытались разменять куски бывшей Византии на… граничащие с Мамлюкским султанатом земли. И вот на кой, скажите на милость, нам такая хвороба требуется? Не в принципе — в далёком будущем и оно имеет определённую и даже весьма немалую ценность — а именно теперь, в случае едва закончившейся войны с османами и с однозначно враждебным магометанским населением. Не остров, опереться не на кого, вокруг империя и султанат, а на море Кипр. Венецианский, что тоже следует учитывать. Отношения же Италии с Республикой… отдельный неприятный разговор. Хотя в теории можно было сбросить это тем же венецианцам и другим союзникам, у кого на подобное глаза разгорелись, но… Соглашаться сразу, даже не пробуя поторговаться — это как-то даже неправильно.
— Албанское побережье, — после около четверти часа криков двух других важных персон высказался Ахмет-паша, явно озвучивая волю самого Баязида. Сам бы такое предлагать явно не рискнул, с его то повышенной осторожностью. — До Влеры и этого будет достаточно.
— До Саранды и никак иначе. Примерно вот так, — парировал я, почуяв, наконец, настоящее предложение, способное оказаться интересным для всех или почти всех участников Крестового похода, проведённая на карте изгибающаяся туда-сюда линия показала конкретные претензии, не столь уж и критичные для османов. Положа руку на сердце. — И в этом случае никаких денег мы требовать не станем. Ну совсем никаких.
— Вы слишком многого хотите, нам нужно подумать, — сказал, как плюнул, Селим.
— Думайте, время у нас есть. Можем подождать… неделю-другую. Даже интересно, какими известиями порадуют нас за это время?
— Завтра с утра мы дадим ответ, — поспешил уточнить Ахмет-паша. — Но Ваше Величество действительно хочет многого. Земли вплоть до Корфу — это полностью лишит нас Адриатического моря.
— Мечом взятое, мечом и отбито, — не согласился де Кордова. — Завтра мы будем ждать вашего ответа.
Жирная точка первого раунда переговоров. Мы донесли желаемое большинством из нас, османам же только и оставалось, что вяло трепыхаться. Цугцванг, однако. То самое положение, когда с их стороны что ход, что затягивание времени одинаково ведут к проигрышу. В отличие от шахматной классики османы могли малость смягчить поражение, но исключительно за счёт скорейшего заключения мира. Или сделать совсем уж нестандартный ход. Ага, я про то самое устранение Селима, сына Баязида, причём поданное так, что это мы не смогли обеспечить его безопасность. И сдаётся мне, что валить султаныша будут под покровом ночи или, на крайний случай, рано утром. Вот потому, как только османские представители удалились — не в похабном направлении, а просто — я, поманив пальцем Бьянку, прошептал ей:
— Глаз не спускать с этого проклятого Селима. И с янычар тоже. Любой может оказаться… орудием.
— Бдим, Чезаре. Люди смотрят, слушают, следят за каждым вдохом. Не пропустим.
— Хотелось бы. И вот ещё что, Бранко Гортич сообщил нечто очень важное.
— И это…