Произнес он эти слова достаточно тихо, потому что не до конца был все же уверен в том, в чем пытался себя уверить, но достаточно внятно, чтобы эти слова достигли слуха Нелли. Она что-то говорила о деньгах? Вздор! Бред! Она же в них ни черта не смыслит! Она вроде бы заикнулась о том, что он должен ей какую-то сумму? Что он должен возместить ей ущерб? А зачем? Молодую девушку никогда нельзя назвать неимущей. Она не нуждается в том, чтобы покупать в кредит жизнь, изобилующую всяческими удовольствиями, жизнь приятную, комфортную… Ей просто для проформы дают подписать некие бумаги, она ставит свою подпись, а потом… потом эти бумаги уничтожают, вот и все… У красивой девушки всегда найдется, чем заплатить, чтобы купить себе золотое руно, ведь она сама и есть это золотое руно… Истина-то состояла в том, что Нелли вернулась к нему, терзаемая угрызениями совести, гордыней и желанием прибегнуть к хитрым уловкам, но на самом-то деле истина заключалась в том, что она не могла без него обойтись, не могла жить без него. Ну а что же он? Да, у него есть к ней вопросы, и накопилось их немало. Но без паники, она на них наверняка ответит.
Марк, как был в комбинезоне, так и остался в нем, даже грязных башмаков не снял, и в таком виде растянулся на кровати поверх одеяла, полусидя, полулежа, так что ноги у него доставали до полу. Иногда он включал карманный фонарик и освещал потолок: там, наверху, в тепле и покое спала Нелли. Он чувствовал, что перевозбужден от того, что она здесь, рядом. Надо быть поосторожнее с тем, что прямо прет из подсознания. Открытые глаза видят то, что происходит здесь и сейчас, в реальном времени. При закрытых глазах тебя начинают осаждать дурные мысли, и твои глаза начинают видеть все в дурном свете. Мысли лихорадочно мечутся, словно шарят по углам в поисках чего-то забытого, путаются, ничего не находят, потому что какая-то нить оборвана… Не так уж это все и страшно, то, что она несла про потопленную яхту и про якобы пропавшие по его вине вещички, но все же, все же… Что же такое там произошло? Он не помнил, что срывал с нее какой-то медальон, надетый ей на шею, когда ее крестили… А она говорит, что сорвал, да еще с невиданной злобой… Он все время натыкался в своих воспоминаниях на следующую картину: Нелли в полумраке, при свете огоньков рождественской елочки поднимает скрещенные руки, лицо ее скрыто прозрачной промокшей маечкой, грудь обнажена… А дальше? Что было дальше? Он ничего не помнил… Просто провал в памяти… Дальше он видел ту самую маленькую девочку, размахивавшую руками, потом… потом ему показалось, что он уже на том свете… потом он поплыл, и вот он уже в зарослях тростника, его тошнит, нет, просто выворачивает наизнанку. Он дорого заплатил бы за то, чтобы четко и ясно представлять, что произошло на яхте… дорого… Да он бы жизнь отдал за это! Хотя, вероятно, он сам, боясь самого себя, постарался забыть всю эту историю, так сказать, отправил в бездонный колодец подсознания, но она не хотела лежать спокойно на дне и постоянно тревожила его совесть… ведь кто-то же стрелял по переборкам петардами… какой-то псих… этот чокнутый вытащил из ящика особый пистолет для стрельбы такими петардами и принялся палить во все стороны… ведь не сами же они взрывались… То же самое и с топориком… Ну ведь кто-то его всадил в днище яхты? Кто-то настолько тронулся рассудком? Я, что ли, Марк? Но ведь отделал я заново эту плавучую мыльницу не для того, чтобы разнести ее в щепки в эту рождественскую ночь! Даже азооспермия не способна довести человека до такого безумия! Нет, ничего он не помнил, ровным счетом ничего, но не стоило в этом признаваться Нелли, потому что она могла бы, пожалуй, этим воспользоваться и превратила бы еще, чего доброго, свой паршивенький, дерьмовый медальончик в настоящее бриллиантовое ожерелье, якобы поглощенное рекой по его вине.
Внезапно глаза его сами собой раскрылись и уставились в потолок. Наверху кто-то ходил взад-вперед. Мало что соображая, как лунатик, он прошел через комнату и поднялся но лестнице. Он грезил о том, что вот сейчас увидит юную цветочницу с голыми ногами, ту, которой он овладел 14 июля и которая досталась ему непорочной, девственной. Он мечтал вновь обладать ею, он мечтал стать хозяином «вещи», которую мог бы сломать, разбить, потом снова собрать и склеить, забыть где-нибудь в темном углу, а потом вновь отыскать, когда ему захочется…
Поднявшись на второй этаж, как он теперь гордо именовал чердак, он услышал, как кто-то что-то шепчет где-то рядом. Приглядевшись, он увидел, что Нелли стоит у окна и прижимает к уху мобильник. Всю ее стройную фигурку озарял призрачный лунный свет, и только длинные ноги скрывались в тени.
— Кому это ты вздумала звонить?
— Маме.
— В два часа ночи! Она что же, в это время воду в цветочных вазах меняет?
— После полуночи другой тариф на переговоры, так гораздо дешевле.