От завтрака Ирина отказалась. Что до меня, то я люблю с утра плотно поесть, но из солидарности тоже ограничился чашкой кофе. Ира предложила пойти прогуляться, и я с энтузиазмом поддержал эту идею. На улице по утреннему времени было еще свежо, но чувствовалось, что день будет очень жарким. Мы шли рядом, и Ирина время от времени смотрела на меня и улыбалась. Потом о чем-то вспомнила, лицо ее посерьезнело, и она спросила меня про Учителя Зеленой горы, почему я поехал именно к нему. Я честно признался, что и сам не очень понимаю, почему. А потом воодушевленно сказал, что ведь это здорово, что я с ним познакомился. Если бы не это, мы бы никогда не узнали правды о монадах. Девушка с готовностью со мной согласилась. А потом, вдруг сменив тему, начала рассказывать про одного тибетского ламу, который когда-то с помощью медитации получил знание о страшной и разрушительной секвенции. Случилось это так. В те годы в Китае происходили гонения на буддистов. Монахов не только перевоспитывали путем принуждения к общественно полезному труду, но и просто уничтожали физически. Этот лама долго молился, пытаясь найти путь к прекращению страшного террора, и, в конце концов, ему открылась секвенция, которая могла положить конец этому ужасу. Секвенция относилась к разряду так называемых смарт-секвенций.
— Понимаешь, что это такое? — поинтересовалась Ира.
Я признался, что не особенно, и девушка объяснила, что существует категория секвенций, последствия которых предсказать практически невозможно. В ходе выполнения элементов таких секвенций существует довольно широкая возможность выбора, и принять правильное решение бывает очень сложно. Я признался, что не совсем понимаю, о чем может идти речь, и Ира привела такой пример:
— Представь, что ты играешь на компьютере в такую игру. Перед тобой шахматная доска. На каждой клетке стоит фигура. Фигуры обычные шахматные — пешки, ладьи, ферзи, но окрашены в десять разных цветов, не только в черный и белый. Все фигуры больше или меньше похожи друг на друга. Например, у зеленых коня и короля одинаковый цвет, а у красной и белой пешек — равный номинал. Твой ход заключается в следующем: ты указываешь на любую фигуру и командуешь убрать ее с доски вместе с двумя наиболее похожими фигурами.
— Именно с двумя? — уточнил я.
— Нет. Это количество ты выбираешь сам, скажем, в диапазоне от нуля до девяти.
— А в чем игра заключается?
— Игра заключается в следующем. Ты получаешь задание убрать с доски пять определенных фигур за три хода. Но сложность состоит в том, что ты не знаешь, у кого родственные связи ближе — у двух разноцветных пешек, или у слона с конем одного цвета. Эти правила устанавливает компьютер, и они действуют только для этой конкретной игры. Ты делаешь первый ход и по его результатам стараешься догадаться о том, какие именно правила сейчас в ходу. Затем на основе своих предположений, принимаешь решение о следующем ходе.
— Что значит на основе предположений? Я убираю белую пешку и одного ее ближайшего родственника и смотрю, кто именно оказался второй жертвой. Если белый слон, значит, сейчас главное — цвет. Если черная пешка, значит, главное — номинал.
— Всё не так просто. На степень похожести фигур влияют не только цвет и номинал. Например, может учитываться расположение фигур на доске — фигуры, стоящие на соседних клетках, вдруг оказываются самыми, как ты выразился, близкими родственниками.
— А что еще может влиять?
— Да что угодно! Например, правила, по которым фигуры перемещаются по доске. В этом случае близкими родственниками слона будут ферзь, король и, возможно пешка, независимо от их окраски и расположения на доске.
— И почему же так может случиться?
— Потому что они все могут двигаться по диагонали. Ты в шахматы играть умеешь?
— Более-менее. Но я не понял, при чём тут смарт-секвенции?
— Представь, Андрей, что пешки — это люди.
— Мне не слишком нравиться, когда людей сравнивают с пешками, — автоматически произнес я, потом вдруг представил и ужаснулся.
— А что такое тогда убрать фигуру с доски? Это значит убить, уничтожить человека?
— Может статься и так, — подтвердила Ирина, — убить или причинить другой вред.
— Хорошенькое дело, — возмутился я. — Мало того, что кто-то способен убирать людей, словно пешки, так он еще толком не знает, кто именно попадет под раздачу.
В этот момент мой веселый нрав решил войти во временный союз с порочной фантазией. Я хихикнул и сказал:
— Представляешь, футболист промахивается с трех метров по воротам, кто-то сгоряча убирает с доски его и еще десяток таких же, а в результате мы теряем большую часть мужского состава балетной труппы Большого театра!
— При чём здесь Большой театр? — не поняла Ира.
— Ни при чём, — тут же согласился я.
— Тогда слушай дальше. Этот тибетский лама обладал рецептом секвенции, которая могла бы остановить террор, но не знал, к кому именно ее применять, чтобы получить нужный результат.