Мир всегда двигается собственным путем, какие бы войны его ни сотрясали. Конфликт, разумеется, ослабил правящий класс и разорвал связи между королевством и аристократией, но нет никаких признаков запустения или беспорядка. В немногих больших и малых городах были волнения, и от борьбы партий пострадали только те, кто погиб или был ранен в битвах. Обширные богатства церкви остались нетронутыми, и в целом духовенство наблюдало за конфликтом со стороны. Судебные органы продолжали свои заседания в Вестминстере, а судьи по-прежнему колесили по дорогам страны. Французский хронист и историк Филипп де Коммин в то время отмечал, что «не было зданий, разрушенных или уничтоженных войной, но бедствия и несчастья войны пали на головы солдат, а в особенности — на аристократов».
Также нет никаких признаков экономического упадка, связанного с войной. К 1470-м годам торговля даже выросла — тенденция, к которой сам король проявил активный интерес. Автор «Хроники Кройланда» (Crowland Chronicle) заявляет, что Эдуард «лично снарядил корабли с грузами — самой лучшей шерстью, тканями, оловом и другими товарами из своего королевства и, как человек, живущий торговлей, обменивал одни товары на другие…». Появление короля-купца позволяет развеять любые сомнения в отсутствии экономического упадка. «Нет ни одного хозяина трактира, как бы беден и жалок он ни был, — писал итальянский путешественник, — который не сервировал бы столы серебряной посудой и кубками…»
В любом случае жизнь страны можно скорее сравнить с морем, чем с прудом. Упадок и возрождение, спад и подъем происходят одновременно. Так случилось, что в 1476 году Уильям Кекстон представил в месте для раздачи милостыни Вестминстерского аббатства первый печатный станок в Англии. Десять лет спустя в угольной шахте в Финчейле около Дарема появился первый водяной насос. В 1496 году в Бакстеде, в Суссексе, начала работать первая доменная печь в Англии. Эта индустриальная революция уже вызывала жалобы. Парламентский билль от 1482 года постановил, что шляпы, береты и кепи, сделанные «человеческими усилиями, то есть руками и ногами», намного превосходят те, которые «валяют и набивают сукновальные машины». В то же время очень много людей низкого происхождения жили на земле в тех же условиях, что и их саксонские предки.
36
Основа жизни
Среди голых полей и пустынных садов заброшенных римских вилл росли дикий чеснок и лук. «Я вырос прямо вверх, высок на грядке, — так говорит одна англосаксонская загадка о луке, — и заставляю течь слезу из глаз хозяйки. Что я такое?» Как бы то ни было, основным блюдом на бедных столах была вызывающая насмешки «чечевичная похлебка», за которую бедняки могли продать душу. Более богатые англосаксы ели пшеничные булки, но больше был распространен ржаной или ячменный хлеб. Также они употребляли в пищу множество свиней, откормленных желудями и буковыми орешками, которые в огромных количествах можно было найти в лесах страны. Мелкий фермер мог также держать несколько полосатых свиней на общинной земле. Оленина и домашняя птица были популярны среди более состоятельных англичан. Рыба, в том числе лосось и сельдь, была в изобилии. Иногда ели конину. Многие века эталоном сервировки считались большие ножи и грубые деревянные ложки, часто все ели из одной миски. Как писал один хронист, «после обеда они припадали к своим чашам, к которым англичане имеют большую привязанность». Слабый эль, приправленный различными специями, был повсеместно любимым напитком. Но англосаксы пили и так называемый «морат» — сок шелковицы, подслащенный медом.
Диета нормандцев не слишком отличалась от меню англосаксонской эпохи, поскольку земледелие после их вторжения практически не изменилось. Статус лорда давал возможность есть только пшеничный хлеб. Когда король даровал ему земли, они должны были быть годными для выращивания пшеницы; земля, где эта культура расти не могла, имела небольшую ценность. Именно поэтому очень мало нормандских поселений появилось в более высоких и холодных землях Пеннинских гор, Камбрии и других северных регионов. Нормандцы жили среди пшеницы. Они делали хлеб в форме булок или караваев, часто с крестом наверху. Особенно им нравился хлеб с добавлением имбиря, который стали называть «перченым хлебом».
Очевидным было одно различие: нормандцы предпочитали вино местному элю и меду, поэтому из Франции вино экспортировалось в большом количестве. Философ XII века Александр Некам заявил, что вино должно быть прозрачным, как слезы кающегося грешника. Также он говорил, что хорошее вино должно быть сладким, как миндаль, скрытным, как белка, пылким, как самец косули, крепким, как цистерцианский монастырь, сверкающим, как огненная искра, прочным, как логика ученых из Парижа, нежным, как тонкий шелк, и холодным, как кристалл. Язык ценителей вина не слишком-то изменился за прошедшие столетия.