Можно отметить и другие изменения. В английском пейзаже появились здания новой формы, а именно замки и церкви. К 1100 году все английские соборы были либо перестроены, либо отстроены заново. Они стали больше и массивнее своих предшественников, неф был длиннее, и боковые приделы увеличились. Нормандцы строили хорошо, их строения славились крепостью и мощью камня. Огромные, по-римски роскошные круглые арки были символом их торжества. Об этом же говорили массивные стены, ряды колонн, галереи. Беспредельность Даремского собора подавляет вошедшего огромной массой уходящего ввысь камня.
Нормандские замки — это квадратные каменные сооружения с чрезвычайно толстыми стенами и крошечными окнами. Они продавливают под собой землю. Они неодолимы. Они распространяют вокруг себя уныние и даже отчаяние; по словам английской хроники 1137 года, они «были наполнены дьяволами и нечестивцами». Они одновременно являлись тюрьмами и крепостями, судами и казармами. Англичане ненавидели их как твердыни своих захватчиков. Тем не менее это по-своему великолепные строения, появившиеся благодаря желанию властвовать и править, которое было присуще нормандцам в полной мере. В «Англосаксонской хронике» говорится, что Вильгельм обеспечил в стране такую безопасность, что «любой честный человек мог путешествовать по его королевству без увечий, с кошелем, полным золота, и ни один человек не решался убить другого…».
В английском пейзаже возникли и другие изменения. В стране появились сотни монастырей. Были созданы оленьи парки и садки для кроликов. Огромные участки земли попали под действие придуманного нормандцами «лесного закона», согласно которому все плоды этой земли и животные на ней становились собственностью короля. Любой, кто охотился на оленя или лань, должен был быть ослеплен, нельзя было охотиться на диких кабанов и даже на зайцев, было запрещено рубить деревья и собирать хворост. Закон относился не только к лесам, и в конце концов примерно треть страны стала принадлежать монарху; например, весь Эссекс стал заповедным. К королевским землям относились и Нью-Форест, Эппинг-Форест, Виндзорский парк и «леса» Дартмура и Эксмура.
Короли всегда любили охотиться. Это составная часть их власти. Альфред охотился на диких зверей так же, как он охотился и на датчан. Охота была способом тренировки необходимых на войне навыков в мирной обстановке. Она создавала поле битвы в миниатюре, где проверялись каждый нерв и каждый мускул. Для Вильгельма охота также была коммерческим предприятием: дичь была дорогим мясом и получить добычу с его угодий хотелось многим. Охота была — да и сейчас, в XXI веке, остается — королевской обязанностью и развлечением. Тем не менее «лесной закон» для англичан был еще одним всеми ненавидимым обложением: они привыкли воспринимать все, что находится в лесах и полях, как свое. Как всегда, от потворства принцев своим желаниям страдали бедные.
С точки зрения языка в стране появилось значительное разделение. Языком правящей элиты был нормандский французский, а их подданные, конечно же, по-прежнему говорили по-английски. Когда-то считалось, что для использования в официальных целях французский полностью заменил английский, но на самом деле английский широко применялся для административных записей наряду с латынью. Но использование лидерами страны одного из диалектов французского имело и другие последствия. Из-за разницы в произношении некоторых английских слов Сноттингем превратился в Ноттингем, Данхолм — в Дарем, Шиптон стал Скиптоном, а Ярроу — Джарроу.
К 1100 году число исконных названий в Винчестере сократилось с 70 до 40 %; возможно, какую-то роль в этом сыграло присутствие иностранных торговцев, привлеченных процветающей английской экономикой. Вильгельм даже попытался выучить английский, чтобы вершить правосудие, но язык оказался для него слишком трудным. На самом деле в течение веков юридический язык постоянно пополнялся словами, пришедшими из французского, среди которых