Читаем Основание современных государств полностью

Во всех шести случаях эмоциональное восприятие ритуального представления, в котором соединялись цель, воля народа и суверенитет, было как воображаемым, так и демонстрируемым. Для англичан такое восприятие считалось само собой разумеющимся, поскольку происходило в "незапамятные времена". Требовать эмпирических доказательств первоначального процесса основания означало ставить под сомнение легитимность государства. Американцы, даже с учетом ограниченного избирательного права, посредничества тринадцати штатов и самонадеянного процесса создания конституции, были ближе к тому идеалу, когда народ может дать согласие на основание нового государства. Слабость революционной элиты по отношению к тринадцати штатам была одним из главных факторов открытости, с которой она добивалась согласия населения. Французы обладали наиболее проработанным идеологическим обоснованием примата неопосредованной воли народа ("Всеобщей воли"), но не могли выработать де-факто процесс, посредством которого эта воля могла бы создать и обеспечить функционирование институтов нового государства. В результате французские революционеры неоднократно советовались с народом на выборах и другими способами, игнорируя и, что еще чаще, отвергая то, что эти советы выявляли.

Большевиков гораздо меньше волновал эмоциональный резонанс народа, чем способ его воплощения в политическую власть. Если французы считали, что они знают, чего хочет народ, даже если народ не готов выразить эту волю, то большевики считали, что воля народа - это доктринальные установки политической партии как авангарда пролетариата. В результате события, в которых якобы выражалась воля народа, хореографически выстраивались таким образом, чтобы привести к заранее предрешенным результатам. Однако элемент народного голосования все же присутствовал: рабочий класс должен был хотя бы в какой-то мере показать, что Россия исторически "готова" к коммунистической революции.

 

У большевиков под угрозой оказалась не марксистская теория, а ее применение к России 1917 года. Таким образом, можно представить, что большевики могли признать, что российский пролетариат не выдержал испытания и "доктринально правильная" революция в то время не могла произойти.

Для нацистов такой проверкой стало признание народом Адольфа Гитлера в качестве фюрера, вождя, воплотившего в себе историческую судьбу немецкого народа. Народные демонстрации, массовые митинги, результаты выборов интерпретировались как свидетельство неуклонного роста поддержки Гитлера и нацистской партии населением. После прихода к власти отождествление воли фюрера с волей народа делало политический конформизм обязательным. Неясно, приняли бы нацисты свидетельства того, что народ равнодушен к Гитлеру или отвергает его как своего вождя, поскольку другого кандидата на его место не было. Несколько иначе обстояло дело с созданием Исламской республики в Иране. Там набожные шииты, подобно пролетариату в России, должны были продемонстрировать, что они считают шиитское духовенство, которое следовало за Хомейни (и, что еще важнее, самого Хомейни), помазанниками между народом и Двенадцатым имамом. В этом отношении иранское образование было аналогично советскому. Однако и сам Хомейни приобрел некоторые лидерские качества, которые приписывались Адольфу Гитлеру при создании Третьего рейха.

В силу этих различий очевидно, что ни одно из шести государств-основателей не могло принять ни одно из них в качестве прецедента или теоретической логики как полностью совместимое со своим собственным. Однако все они имеют общую основу, заключающуюся в том, что народ, пусть и очень по-разному, но согласился на создание соответствующих государств. Кроме того, в каждом случае это согласие, по крайней мере частично, представлялось как интуитивное понимание народом трансцендентной социальной цели, которой должно быть посвящено государство. Это интуитивное понимание могло проявляться в рациональном политическом поведении (наиболее яркая иллюстрация - основание Америки), но во всех этих случаях оно проявлялось и в эмоциональном резонансе между народом и этой трансцендентной социальной целью. Этот эмоциональный резонанс проистекал из "природного характера" народа, неразрывно связанного с тем, что представлялось его исторической судьбой. В каждом случае основатели ссылались на эмоциональный резонанс народа как на подтверждение того, что объединение воли народа, трансцендентной социальной цели и создание суверенного права государства на управление соответствовало другим аспектам миропонимания народа (например, "бесшовная паутина смыслов" Герца).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?»
Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?»

Как граждане современной России относятся к своей стране и осознают ли себя частью нации? По утверждению Карин Клеман, процесс национального строительства в постсоветской России все еще не завершен. Если для сравнения обратиться к странам Западной Европы или США, то там «нация» (при всех негативных коннотациях вокруг термина «национализм») – одно из фундаментальных понятий, неразрывно связанных с демократией: достойный гражданин (представитель нации) обязан участвовать в политике. Какова же суть патриотических настроений в сегодняшней России? Это ксенофобская великодержавность или совокупность идей, направленных на консолидацию формирующейся нации? Это идеологическая пропаганда во имя несменяемости власти или множество национальных памятей, не сводимых к одному нарративу? Исходит ли стремление россиян к солидарности снизу и контролируется ли оно в полной мере сверху? Автор пытается ответить на эти вопросы на основе глубинных интервью с жителями разных регионов, используя качественные методы оценки высказываний и поведения респондентов. Карин Клеман – французский и российский социолог, специалист по низовым движениям, основательница института «Коллективное действие». Книга написана в рамках проекта «Можем ли мы жить вместе? Проблемы разнообразия и единства в современной России: историческое наследие, современное государство и общество».

Карин Клеман

Политика