Основания девятнадцатого столетия

В двух различных личностях — апостоле Павле и Блажен­ном Августине — противоречивость христианства проявляется очень по-разному. У апостола Павла все позитивно, все утвер­ждающе, у него нет завершенной, устоявшейся «теологии».⁶⁶ Будучи современником Иисуса Христа, от Его присутствия он пламенеет верой. Пока он был против Христа, в стремлении ис­требить последнего из Его последователей он не знал покоя. Когда он узнал Христа как Спасителя, жизнь его была посвяще­на распространению «благой вести» по всему миру. Времени на нерешительность и метания у него не было. Если он должен участвовать в диспуте, то он привлекает несколько тезисов, видных издалека, если он должен возражать, то ему достаточно нескольких ударов, и затем опять возгорается любовь. И он го­ворит со всеми, «все равно с кем», — с иудеем одним образом, с эллином иначе, с кельтом еще по-другому, — «дабы больше приобрести».⁶⁷ Видно, насколько глубоко проникают слова именно этого апостола в глубины человеческого сердца, в них нет и следа кропотливого конструирования, мудрствования, все, что он говорит, пережито и льется свободно из сердца, — буквально ощущаешь, как перо не успевает за мыслью: «Бра­тия, я не почитаю себя достигшим; а только забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели» (Послание к Филип- пийцам 3, 13). Здесь противоречие на противоречии. Что пу­таться, если многие веруют в Христа Спасителя? Совсем другое дело Августин. Юность его не была ограждена прочной нацио­нальной религией, как у Павла, — он всего лишь атом среди атомов в безбрежном море все растворяющего хаоса народов. Куда он ни ступит, — кругом песок или трясина, ни один герои­ческий образ, как у Павла, не возникает на его горизонте подоб­но солнцу, и бедняга должен черпать идею своего морального пробуждения из скучного сочинения адвоката Цицерона, по­знание значения христианства — из проповедей достойного Амвросия. Вся его жизнь — мучительная борьба: сначала про­тив себя и с собой, пока он не преодолел различные фазы неве­рия и после опробования нескольких ученых мнений принял мнение Амвросия, затем против того, во что он сам прежде ве­рил, и против многих христиан, которые думали иначе, чем он, потому как во времена апостола Павла живое воспоминание о личности Христа пронизывало всю религию, как сейчас магия догмата. Павел достоин похвалы в том, что он боролся не как те, кто сотрясает кулаками воздух. Августин же в такой битве провел добрую часть своей жизни. Поэтому противоречие, ко­торое постоянно стремится скрыться от собственных глаз и глаз других людей, намного глубже, оно разрывает внутреннюю сущность, постоянно подсыпает мякину в зерно и приводит (с намерением основать прочную ортодоксальность) к такому непоследовательному, шаткому, рыхлому, суеверному, во мно­гих пунктах просто варварскому построению, что мы должны, наверное, благодарить блаженного Августина более, чем ко­го-либо, если однажды все христианство эпохи хаоса рухнет.

Познакомимся с этими двумя мужами повнимательнее. Сна­чала попытаемся получить основные идеи об апостоле Павле, благодаря чему можем надеяться прояснить основу дальнейше­го развития.

Апостол Павел

Был ли Павел чистокровным иудеем остается, несмотря на все уверения, весьма сомнительным — двойственность натуры этого замечательного человека может частично объясняться его кровью. Доказательств нет. Мы знаем только одно, что он родился не в Иудее или Финикии, но вне семитского круга, в Киликии, а именно в дорической колонии, совершенно эл­линском городе Тарсе. Если вспомнить, с какой небрежностью иудеи того времени (вне Иудеи) относились к смешанным бра­кам,⁶⁸ с одновременным ведением диаспорой, в которой родил­ся Павел, активной пропаганды по привлечению в иудейскую веру, особенно среди женщин,⁶⁹ то вполне возможно предпо­ложить, что отец Павла был иудеем из колена Вениаминова (как это утверждается в Послании к Римлянам 11, 1 и в Посла­нии к Филиппийцам 3,5), а мать приняла иудейскую веру, сама будучи эллинского происхождения.