Основания новой науки об общей природе наций

Несомненно однако, что такая беспредельная древность не принесла значительных плодов Тайной Мудрости{30} материковым Египтянам, так как во времена Климента Александрийского, как он рассказывает в «Строматах», среди них были распространены книги, называемые Жреческими, в числе сорока двух; в Философии и Астрономии они содержали величайшие ошибки, за которые Страбон часто высмеивал Херемона, учителя Святого Дионисия Ареопагита; вопросы медицины в книгах Галена «De Medicina Mercuriali» оказываются болтовней и явным обманом; Мораль была развратной, она делала не только терпимыми и разрешенными, но даже почетными публичных женщин; Теология была полна суеверий, шарлатанства и колдовства. Величие же их плотин и пирамид могло быть порождено варварством, которое особенно ценит величину; поэтому Скульптуру и Ювелирное искусство Египтян и теперь еще винят в чрезвычайной грубости, так как тонкость есть плод Философских наук; а потому только одна Греция – нация Философов – заблистала всеми изящными искусствами, когда-либо открытыми человеческим гением: Живописью, Скульптурой, Литейным искусством, Искусством резьбы; они особенно тонки, так как должны абстрагировать поверхность тел, которым они подражают.

Вознеслась до звезд эта Древняя Мудрость Египтян тогда, когда Александр Великий основал у них на море Александрию. Соединив в себе Африканскую остроту с Греческой тонкостью, она породила знаменитых в Божественных вещах Философов; благодаря им она достигла такого блеска в высоком божественном знании, что впоследствии Александрийский Музей прославлялся, так же как до этого Академия, Лицеи, Стоя и Киносарг{31} в Афинах. Александрия была прозвана Матерью Наук, и за такое превосходство Греки ее называли Πόλις как ‘Άστυ —Афины, Urbs – Рим{32}. Она же породила Манета, или Манетона, верховного египетского первосвященника, который свел всю Египетскую Историю к возвышенной естественной Теологии, совершенно так же, как раньше это сделали греческие Философы со своими Мифами; последние, как это будет здесь показано, были их древнейшими Историями. Отсюда становится понятным, что с греческими Мифами случилось то же самое, что и с египетскими Иероглифами[37].

При такой пышности высокого знания Нация, тщеславная по своей природе (над этим смеялись – gloriae animalia{33}), в городе, который был огромным рынком Средиземного Моря, а также Красного Моря, Океана и Индий, среди своих позорных обычаев, рассказанных Тацитом в одном золотом месте, – novarum religionum avida{34}, – под влиянием предвзятого мнения о своей необычайной Древности (которой они напрасно гордились перед всеми другими Нациями Мира, равно как своим старинным господством над большей частью мира), так как им было неизвестно, что среди Язычников, даже если народы ничего не знают друг о друге, порознь возникают единообразные представления о Богах и о Героях (в дальнейшем это будет показано полностью), в силу всего этого, говорю я, Египтяне утверждали, что именно из Египта произошли все те рассеянные по остальному Миру ложные Божества, о которых они слышали от наций, съезжавшихся сюда с торговых побережий; что их Юпитер-Аммон был самым древним из всех (причем каждая из языческих наций имела по одному Юпитеру) и что Геркулесы всех других наций (Баррой добавляет, что насчитал их до сорока) заимствовали свое имя от их Египетского Геркулеса, как о том и о другом рассказано нам Тацитом{35}. Однако при всем этом Диодор Сицилийский, живший во времена Августа и отзывавшийся о Египтянах с большой похвалой, отводит им древность только в две тысячи лет; отзывы его опроверг Жак Каппель в своей «Священной и Египетской Истории»; он считает Египтян такими же, какими еще раньше Ксенофонт описывал Кира и (прибавим мы) какими зачастую Платон представляет себе Персов. Наконец, все то, что относится к мнимой высочайшей древней мудрости Египтян, подтверждается Лицемерием «Поймандра», выданным за Герметическое Учение. Казобон показал, что последнее не содержит в себе мудрости более древней, чем мудрость Платоников, и притом истолкованной в тех же самых словах; в остальном же, по суждению Сальмазиуса, это было бесформенным и плохо слаженным собранием разных разностей[38].