Основания новой науки об общей природе наций

Простонародному Преданию, что первые на земле могущественные люди заставляли себе поклоняться, как Богам; но так как благоговейное почитание должно было оказываться Божественному имени, а они само Божественное имя называли Богом, и так как позже могущественные люди первых Городов также приняли имена Богов, то в силу того же благочестия они Божественные имена стали называть «бессмертными Богами», в отличие от «смертных Богов», т. е. этих людей. Неуклюжесть Гигантов (Путешественники рассказывают то же самое о Патагонцах) может нам удостоверить тот след, который остался в латинском языке в старых словах pipulum и pipare в значении «жалоба» и «жаловаться»; они должны были произойти от жалобного междометия pi, pi[128]; по Плавту, pipulum должно обозначать то же самое, что и obvagulatio XII Таблиц; но это слово должно было произойти от vagire – «плач детей». Совершенно так же от междометия ужаса должно было возникнуть у Греков слово παιὰν{254}, начавшееся с παϊ об этом у нас есть золотое чрезвычайно древнее Предание{255}: Греки, испуганные огромной змеей, Пифоном, призывали себе на помощь Аполлона словами: ὶώπαιὰν; первые три раза они их восклицали медленно, так как ослабели от ужаса; потом, так как Аполлон убил Пифона, они столько же раз из ликования восклицали их быстро, разделяя ὤ на два ὀό и дифтонг άῖ на два слога. Так естественно родился героический стих, сперва спондеический, а впоследствии ставший дактилическим; отсюда у спондея осталось то вечное свойство, что он на всех местах, кроме последнего, уступает дактилю; и так естественно родится песня в размере героического стиха под влиянием порывов самых неистовых страстей: вообще мы видим, что люди разрешают в песне сильные страсти[129], и прежде всего страдания и радость, как это и говорилось в Аксиомах{256}. То, что здесь сказано, окажется очень полезным немногим ниже, где мы будем говорить о происхождении Песни и Стиха.

Затем стали образовываться Местоимения, так как в междометиях разрешаются собственные страсти, что может произойти и с каждым в отдельности, а местоимения служат для сообщения другим наших идей о тех вещах, которые или мы не умеем назвать собственными именами, или Другие не умеют нас понять. И почти все местоимения во всех языках большей частью односложны; первым из них, или по крайней мере одним из первых, должно быть то местоимение, которое осталось нам в следующем золотом месте из Энния:

Adspice НОС
Sublime candens, quem omnes invocant Jovem{257}

,

где HOC сказано вместо Coelum, как в народной латыни осталось

Luciscit HOC jam{258}

вместо ablescit Coelum. Члены же по самой своей природе обладают тем вечным свойством, что они идут перед именами, с которыми они связаны.

Позднее стали образовываться Частицы; большая часть из них – предлоги, которые также почти во всех языках односложны; они сохраняют вместе со своим именем то вечное свойство, что они предшествуют именам, которые их требуют, и глаголам, с которыми они соединяются.

Мало-помалу образовались имена. В «Происхождении Латинского Языка», открытом в первом издании настоящего Произведения, перечисляется большое количество имен, зародившихся в пределах Лациума во время лесной, земледельческой и первой гражданской жизни Латинян, все эти имена односложны и не имеют никакого иностранного, даже греческого происхождения, за исключением четырех слов: βοῦς σῦς μῦς σήψ{259} (последнее у Латинян значит «преграда», а у Греков – «змея»). Это – второе из трех мест, которое мы считаем достаточно совершенным в данной книге, так как оно может дать ученым образец для исследования Происхождения других Языков, и притом весьма плодотворного для республики ученых. Таков, несомненно, Немецкий язык, – а он язык-Мать: все корни в нем односложны, так как туда никогда не заходили и там никогда не повелевали иностранные нации[130]. Имена родились раньше глаголов; это доказывает нам то вечное свойство, что Речь не имеет смысла, если она не начинается с имени, выраженного или умолченного.