Основано на реальных событиях

Мне понадобилось много недель, чтобы согласиться вернуться в Курсей. Я ждала, когда мне станет лучше, когда я снова буду нормально ходить. Буду способна победить чувство страха, охватывающее меня при одной мысли шагнуть за ворота.

Когда Франсуа впервые вернулся туда, я еще была в больнице Шартра, он обнаружил дом в прекрасном состоянии. В посудомойке чистая посуда, везде порядок. Все было безупречно. Сложено, убрано, поставлено на место. Л. успела отключить воду, вынести мусор, убавить отопление. Она организовала свой отъезд и позаботилась оставить после себя чистоту. В комнате, где она спала, один голый матрас. Простыни были выстираны, высушены и сложены в шкаф, так же как и полотенца. Сантехника блестела.

Зато следы нашего пребывания можно было обнаружить в моей спальне: незаправленная кровать, пустые грязные чашки, брошенная на пол футболка.

Франсуа так и не нашел ни моего чемодана, ни телефона и вообще ничего из привезенных мной вещей.

Когда я попросила Франсуа точно пересказать мне, что ему ответила Л. в тот вечер, когда она вместо меня взяла телефон, я заметила, что он усомнился в моей памяти. Я услышала этот снисходительный тон, которым он мне объяснил, что никогда не разговаривал с Л. по телефону, ни в тот вечер, ни позже. Таким полным предосторожностей тоном обычно разговаривают с сумасшедшими, чтобы привести их в чувство.

Франсуа рассказал мне, что действительно пытался связаться со мной, но я не снимала трубку и не подавала признаков жизни. Позже он попал непосредственно на мой автоответчик, мобильник был отключен. Он забеспокоился. Не было и дня, чтобы мы с ним не разговаривали. Наконец, вечером он позвонил своему другу Шарлю, жившему на другом конце деревни, чтобы тот сходил посмотреть. Когда Шарль перелез через забор, в саду не оказалось машины, в доме было темно, и все ставни были закрыты. Из этого Франсуа сделал вывод, что мы вернулись в Париж (разумеется, Л. и хотела, чтобы он именно так подумал). Чуть позже его пронзила мысль, что у меня может быть любовник. А потом, в то утро, когда меня нашли, ему позвонил секретарь мэра, и он сел на первый же самолет.

Через несколько дней после этого разговора Франсуа попросил еще раз рассказать ему, как я познакомилась с Л.

Я снова рассказала про ту вечеринку у подруги Натали после Книжного салона и про женщину, которая подошла ко мне.

Франсуа казалось странным, что он никогда не встречал ее. Все то время, что я общалась с Л. в Париже, когда она жила у меня, как могло случиться, что они ни разу не столкнулись?

Действительно, так уж сложилось, что и раньше по самым разным причинам я приходила к нему гораздо чаще, чем он ко мне. А уж в тот период, когда у меня жила Л., я сделала все возможное, чтобы он ни разу не пришел ко мне.

Он снова попросил объяснить, почему я вдруг решила поехать с ней в Курсей, почему не предложила этого кому-то другому, более близкой, более надежной подруге. Какой марки была ее машина, по какой причине она оказалась на месте моего падения, как смогла освободиться, вот так, вдруг? Почему мы жили с закрытыми ставнями? Почему она отключила мой мобильник?

Под этим нежеланием обидеть меня или досадить мне я в конце концов распознала подозрение.

Возможно, потому, что он мог вообразить совсем иное предательство, Франсуа стал единственным человеком, которому я рассказала все. С самого начала. Как я познакомилась с Л., как привязалась к ней. Что она сделала для меня, что она сделала вместо меня. Что она знала раньше, чем я ей говорила, что она так хорошо понимала. Что она думала о моих книгах, чего она от меня ждала. Мне пришлось согласиться на притворство и ложь. В те недели, когда я заставила всех поверить, что занята работой, а сама целыми днями бродила по улице или по отделам «Монопри».

Я рассказала, как в отделении скорой помощи больницы Святого Людовика мне пришла в голову мысль написать об Л., почерпнуть вдохновение из ее жизни. Насколько очевидной, важной показалась мне эта мысль и – впервые за долгое время – достойной интереса. Вот почему перспектива проживания с ней взаперти в Курсее была словно послана мне небесами. Это было непредвиденной удачей! Нет, я не боялась. Необходимость писать, уверенность, что у меня в руках наконец замысел книги, уничтожили все сомнения. Но Л. узнала о моих планах, и все вышло из-под контроля.

Лицо Франсуа выражало так хорошо знакомую мне озадаченность. Я почувствовала, что он не принимает всерьез половину моего рассказа.

Он много раз под видом шутки спрашивал у меня, не мужчина ли Л. Но, по сути, я думаю, он считал, что я действовала в одиночку и сбежала в Курсей с желанием уединиться, отделаться от всего.