И он не ошибся: это был действительно брат Ноэл из маленькой деревушки под названием Лонгботтом, бродячий проповедник и великий магоборец, коим он сам себя и провозгласил. Некогда был он простым сервом и трудился в поте лица своего на поле лендлорда, но больше склочничал с односельчанами, ссорился с соседом за межу, ругал господ и спорил со священником, потому что тот, как казалось Ноэлу, неверно толковал Писание. Когда Ноэлу минуло двадцать восемь зим — к тому времени он уже успел прижить двенадцать детей, пятеро из которых померли, — он вдруг слег с жестокой лихорадкой; а когда встал, то возвестил жене и священнику, пришедшему отпустить ему грехи, что его, серва Ноэла, коснулся перст Божий. Жена Ноэла, привычная к чудачествам своего хозяина, нисколько не удивилась — но тут Ноэл воздел руку, и большая крыса, шнырявшая по дому в тщетных поисках чего-нибудь съестного, тотчас встала на задние лапы и пустилась в пляс, а потом с треском вспыхнула ярким пламенем. Тут уж и жена, и священник уверовали в божественную благодать, снизошедшую на Ноэла. Тот же, не теряя времени, взял палку, коей прежде частенько поколачивал соседа, жену и своих ребятишек, распрощался с семейством и двинулся в путь, следуя зову Господа — а быть может, собственному сумасбродству.
И пока он странствовал, Господь открыл Ноэлу, что царством людей правят две магии — магия хорошая и магия плохая; те маги, чья сила дарует им богатство и услаждения плоти, служат Дьяволу и погрязли во грехе, а те, что обращают свою силу против таких плохих магов, изобличая их и карая, — служат Богу и свершают угодное Ему дело. И назвал Ноэл хорошую магию Светлой, а плохую — Темной, и проповедовал о том во всех городах и селениях, где бывал, и многие монахи-маги — а по большей части бедняки, разбойники и беглые смерды — последовали за ним. Праведников, которым нравилось расправляться с Темными магами, становилось всё больше — и однажды Ноэл вышел к ним и сказал, что отныне все они будут зваться Орденом Феникса, ибо служат Спасителю рода человеческого, принявшему смерть и воскресшему как феникс из пепла. Так, непризнанный Церковью, но облеченный сиянием чудес, творимых Ноэлом повсюду, новый орден не то святых, не то еретиков странствовал по свету, и молва бежала пред ним, в сто крат умножая славу его великих и страшных деяний.
В каждом городе, куда бы ни явился Ноэл со своими фениксианцами, находились те, кто был не прочь вместе с ними побить зажиточных магов; так случилось и в Лондоне, куда Ноэл из Лонгботтома — босоногий, в рясе монаха-бенедиктинца, хотя бенедиктинцем никогда не был, — явился на исходе того злосчастного дня. Орден Феникса двигался к кварталу волшебников, и чем ближе он подходил, тем больше росла толпа, пока, казалось, весь город не снялся с места и не последовал за братом Ноэлом.
— Куда это вы все идете, добрые люди? — спросил их рыцарь на гнедом жеребце, поравнявшись с хвостом стихийного шествия. Рыцарь был рослый детина, с волосами цвета соломы, со светло-зелеными веселыми глазами на открытом простоватом лице, обветренном и иссеченном шрамами; на плаще, заляпанном грязью, красовался герб: золотой лев на алом поле.
Какой-то простак ответил ему из толпы:
— Идем грабить магов, мой господин.
А другой — похоже, более смышленый — пояснил:
— Не грабить, а карать. Проповедник сказал, это богоугодное дело.
— Ну, тогда и я с вами, — решил рыцарь. И то верно: почему бы не пограбить? — говорят, эти христопродавцы наколдовывают себе золото прямо из воздуха, так что с них всё одно не убудет; а тут, получается, еще и богоугодное дело совершаешь.