Основная миссия

— Фрау… — но через секунду, сделав поправку на возраст, исправился, — фройляйн, у вас эти люди что-то отобрали?

Ограбленная робко подняла светло-серые, какие-то блеклые глаза и кивнула.

— Что именно отобрали?

— Два кольца, серьги и браслет…

— Золотые?

— Да…

— Коровин. — Подозвав сержанта, я продолжил: — Дай пару колец, какие-нибудь сережки и браслет.

— Какие?

— Да по фигу какие! Мы что, сейчас опознание вещдоков делать будем? Что под руку попадется, то и давай. — Потом, окинув взглядом худую, как вешалка, фигуру, добавил: — Покрупнее там выбери…

Отделенный покопавшись в выуженных из кармана мешочках, протянул требуемое, а я в свою очередь, взяв руку немки, вложил ей в ладонь безделушки, из-за которых девка чуть не лишилась жизни. Та вытаращилась на золото и хотела что-то сказать, но я опередил:

— Теперь ЭТО — ваше. И в дальнейшем старайтесь не отходить от основной массы людей. А еще лучше прибейтесь на время пути к какой-нибудь семье или группе, идущей туда же, куда и вы. Наши беженцы в свое время старались поступать именно так…

Услышав про русских беженцев, немка опять опустила голову, явив моему взору верхнюю часть замызганной женской шляпки, а потом что-то пробормотала. Не расслышав, я переспросил:

— Что вы сказали?

— Простите нас… Простите за все…

М-да… эк ее торкнуло… Нюхнув лиха, сразу прониклась, каково пришлось восточным «недочеловекам» три года назад, когда любимый фюрер при полной поддержке всего населения рейха на Союз попер. Зато теперь это население через одного прощения просит. Через одного, потому что вторая половина в диком страхе вообще предпочитает не показываться на глаза победителям, отлично зная, как порезвились их братья, мужья и сыновья на нашей территории. Я хмыкнул, но ответить не успел, так как на поляне появились новые действующие лица в виде пятерых солдат. Шум их машины я слышал с минуту назад и они, видимо за это время перетерев с Пальцевым, рванули нам помогать. Но увидев, что дело уже сделано, командир новоприбывших, подойдя ко мне, козырнул:

— Старший сержант Мишанин, мобильный патруль. Помощь нужна?

— Полк… — кашлянув, я поправился: — подполковник Лисов. Сами справились. Вон, — я кивнув в сторону сидевших на земле грабителей, — троих на горячем взяли. Девчонку грабанули и свинтить хотели. Так что забирайте «языков», в смысле — бандюганов, и везите к себе.

Сержант, стягивая с плеча автомат, удивленно спросил:

— А зачем их куда-то везти? Взяли с поличным, значит, согласно приказу подлежат расстрелу на месте.

Я поморщился.

— Знаю, но там щеглы совсем…

Старшой, глянув на немцев, зло оскалился:

— Такие же «щеглы» пятерых ограбили и зарезали позавчера. По мне, так пусть они друг друга хоть под корень изведут, но у нас приказ — поддерживать порядок. Вот мы его и будем поддерживать.

Еще раз глянув на патрульного, я предположил:

— Сам кого-то из родных потерял?

Тот, катнув желваки на щеках, ответил:

— Всех. Отца, мать, жену, дочку… Всех — одной бомбой, в январе сорок второго. Так что, товарищ подполковник, приказ я буду исполнять неукоснительно…

— М-да… лютый ты, сержант. Ну да тебя понять можно, поэтому поступай как знаешь, а мы поехали.

Кивнув своим бойцам, я направился к машине и только вышел к дороге, как за кустами раздалась короткая очередь. Не оглядываясь, сплюнул и, запрыгнув в джип, скомандовал Витьке:

— Поехали.

Любопытный Пальцев, порычав стартером, завел машину и поинтересовался:

— Что, товарищ командир, патрульные бандитов порешили? А сколько их было?

— Трое.

Машина как раз в этот момент проезжала прореху в придорожных кустах и водитель, глянув влево, удивленно спросил:

— А откуда еще двое взялись?

Глянув в ту сторону, я увидел, как «лютый» Мишанин пинками гонит к своей полуторке двух вполне целых малолетних налетчиков. Угу… вот почему мне очередь такой короткой показалась. Я уж подумал, что сержант совсем оскотинился и, выстроив смертников в рядочек, прошил им головы. А оказывается, он шлепнул только взрослого, но на пацанов рука так и не поднялась… Ну что, остается только порадоваться за мужика — невзирая на случившееся с ним горе, он человеком остался и, значит, после войны не сопьется, а там, глядишь, и жизнь себе по-новой устроит… Дай-то бог…