Основной компонент

Я кинулся исследовать лабораторию на предмет рубильников, электрических шкафов, пультов управления и прочих штуковин в этом роде. Как в компьютерных играх: уничтожь такую-то хреновину и будет тебе счастье вроде перехода на следующий уровень или бонус в тысячу очков. Одновременно с поисками я лихорадочно соображал, а что, в сущности, даст мне диверсия? Ну, выиграю день, максимум, два, а потом опять всё пойдёт по накатанной и с высокой вероятностью, что без меня.

Мейнер далеко не дурак, раз работает в секретной шарашке. (Вряд ли созданием мифических монстров занимается открытая лаборатория Берлинского университета.) Да и будь он полным кретином, сопоставить факты не составит особого труда. Ушёл – оборудование работало, вернулся – нет. Кто виноват? Правильно – тот, кто остался. А кто был в лаборатории, пока заботливый Фридрих искал автомобиль для начальника? И снова бинго! Барон Отто Ульрих фон Валленштайн, то бишь я. А раз так, извольте, герр барон, проследовать прямиком в застенки папаши Мюллера, где и поведайте ему как всё произошло, а после получите достойное наказание в виде отправки в Заксенхаузен.

Перспектива предстать пред светлые очи самого группенфюрера СС не прельщала, поскольку я справедливо рассудил, что на свободе от меня будет больше толку, чем в застенках гехайме штатсполицай или просто – гестапо. Я тотчас прекратил поиски и вернулся к столу. Как оказалось, вовремя. Спустя секунду дверь отворилась, и на пороге появился Фридрих.

– Господин штандартенфюрер, прошу, «опель» ждёт. О лаборатории не волнуйтесь. Как только Гельмут починит камеры, я позвоню, а пока отдыхайте и набирайтесь сил. – Фридрих вскинул правую руку: – Хайль Гитлер!

– Зиг хайль! – неожиданно для себя рявкнул я и прищёлкнул каблуками.

Признаюсь, сперва я опешил от столь быстрого вхождения в образ, но быстрый анализ ситуации привёл к утешительному выводу. Во-первых, у барона давно уже выработался стойкий рефлекс на фашистское приветствие, и тело самопроизвольно реагировало на такие вопли, а во-вторых, не заори я в ответ, всей моей конспирации сразу пришла бы крышка. А так и дело спас, и сам не засветился. Подумаешь, психопату австрийскому заздравную крикнул. Я же знаю, чем в итоге дело кончится, и кто по кому панихиду справит. Да и ничего со мной не случится, если я несколько раз вытяну руку с воплем: «Хайль!» Не навсегда ведь я здесь оказался, перекантуюсь денёк-другой, сделаю, что должен и обратно рвану.

Я надел заботливо поданную Фридрихом офицерскую шинель, проворно застегнул пуговицы. Сунул руки в кожаные перчатки и покинул лабораторию.

Берлин встретил меня безветренной погодой. Хлопья снега медленно сыпались с низкого неба. Хриплая ругань клаксонов и птичий грай висели в пахнущем дымом и выхлопными газами морозном воздухе. По широкой дороге тарахтели похожие на черепах автомобили, громыхали расхлябанными бортами грузовики. На тротуарах, рядом с фонарными столбами, тускло блестели в лучах закатного солнца грязные клочки снежной скатерти. Само дневное светило висело над красными гребнями черепичных крыш, обещая в скором времени спрятаться за высокой кирхой.

Словно предчувствуя скорое наступление вечера, по тротуарам, с деловитостью спешащих домой муравьёв, сновали горожане. Мужчины в пальто и утеплённых плащах, женщины – редко – в шубках, чаще тоже в пальто с узкой, перетянутой поясом, талией и широкими плечами. Нижние этажи всех видимых с этой точки обзора зданий занимали магазинчики, пивные и кафе. Их вывески наперебой заманивали покупателей, но горожане чаще всего проходили мимо, глубже натягивая на головы шляпы, кутаясь в шарфы или пряча носы в воротниках.

Неподалёку от крыльца громко тарахтел мотором чёрный «опель». Водитель с бульдожьими щеками, выпученными глазами и глубокими складками от носа к маленьким губам дежурил у пассажирской двери. Я закончил любоваться видами Курфюрстендамм (табличка с готическими буквами висела на доме напротив), спустился с припорошенных снегом ступенек и сел в тёплый салон.

Шофёр захлопнул дверь. Рысцой обежал вытянутый капот с круглыми глазами фар над чёрными волнами лакированных крыльев, ввалился в машину вместе с порцией холодного воздуха и горсткой любопытных снежинок. Взревел мотор. Из печки пахнуло жаром пустынного ветра, и от морозного привета с улицы не осталось и следа.

Мы долго катались по улицам Берлина, хотя расстояние от лаборатории до баронского дома не превышало десяти километров, если верить счётчику спидометра. Всё дело в том, что в пути «опель» то и дело притормаживал, пропуская колонны военных грузовиков и ряды вымуштрованной пехоты. Объезжал завалы из разрушенных взрывами зданий (интересно, чьих рук это дело?) и останавливался по требованию военных патрулей.