В Кязымиййе, как и в других арабских «священных городах», чуть ли не ежедневно совершались религиозные церемонии, предоставлявшие удобные возможности для соревнования поэтов. На таких публичных чтениях ценители поэзии заметили талант молодого аль-Кязыми, мастерски сплетавшего из лексикона бедуинских племен, иранизмов и архаических оборотов касыды, изобиловавшие невероятными гиперболическими сравнениями. Ранние стихи «Ыракиййат» («Сочиненные в Ираке», т. е. до эмиграции в 1897 г.) аль-Кязыми сочинял в четырех традиционных жанрах: любовная лирика, панегирики, самовосхваления, элегии. Лирические стихотворения создавались им в подражание стихам дервнеарабских классиков. Главный стилистический прием аль-Кязыми, ставший ключом успеха у публики, состоял в том, что он брал столь редкие слова и словосочетания, которые считались устаревшими уже в староарабской поэзии. Пристрастие аль-Кязыми к архаизмам соответствовало вкусам арабских языковедов-ригористов, блюстителей эталонной чистоты арабского языка, которые находили его идеальное состояние в определенных хронологических и локальных рамках. Аль-Кязыми более других современных ему поэтов употреблял множество таких слов, которые еще много веков тому назад были малоупотребительными диалектизмами в наречиях отдельных арабских племен; они были записаны со слов «красноречивых арабов» и не встречались даже в старинных литературных памятниках. Также он любил помешать в своих стихах в тесном соседстве такие синонимы, которые принадлежали разным племенным диалектам. Знатоки арабского языка и ревнители старины особенно ценили поэзию поэта, поскольку он, как никто другой, умел выявить все неисчерпаемые богатства лексикона. Многое из лексического состава стихов аль-Кязыми было тогда известно читательской публике по стихам арабских или персидских классиков, но, оказавшись включенными в его панегирик или самовосхваление в совсем ином, необычном и, казалось бы, неподходящем для них контексте, такие архаизмы вызывали восторг и удивление. Сочетание патетики с иронией, что выражалось исключительно стилевыми средствами, было явным достижением таланта аль-Кязыми и привлекало к нему сердца ценителей и знатоков поэзии.
В ряде панегириков аль-Кязыми «хвалимые» предстают полководцами мусульманских армий в период грандиозных завоевательных походов при распространении ислама, омейядскими или аббасидскими халифами. Они изображены могучими и бесстрашными воинами, увешанными с ног до головы смертоносным оружием. Они одерживают победы в кровопролитных сражениях, устраивают многолюдные пиршества. В действительности же то были скромные и незаметные люди, занимавшиеся мелкой торговлей, обслуживанием паломников или религиозным преподаванием в шкалах при кязымийских мечетях. Никто из них не носил ни копья, ни меча, многие из них жили в удручающей бедности, не всегда могли поесть досыта, накормить семью и дать подаяние нищему.
Неизгладимый след при формировании мировоззрения аль-Кязыми оставила его встреча с выдающимся политическим деятелем, реформатором ислама, просветителем и борцом против восточного феодализма и западного колониализма Мухаммедом Джемалем ад-Дином аль-Афгани (1839–1897).
Поселившись в Каире, аль-Кязыми стал посещать учебные кружки аль-Азхара, которые бурлили от националистических и революционных страстей. Идеи национальной независимости оказались весьма созвучными настроениям аль-Кязыми. В его первой египетской касыде из 119 бейтов, озаглавленной «Путешествие в Египет», архаическая бедуинско-джахилийская форма причудливо совмещена с социально-политической тематикой тех дней. Эта неоклассическая касыда открывается традиционным торжественным вступлением: описанием жилищ, которые поэт оставил в Ираке, и их оплакиванием. По его словам, только на египетской земле он сможет обрести утешение в горе от разлуки с любимыми. От описания «брошенных становищ» аль-Кязыми перешел к «винной поэзии»: на ночном пиру он прощается с друзьями молодости. Здесь поэт вплотную приблизился к теме путешествия, которую он развил описаниями поездки верхом на верблюде из Багдада в Басру, морских кораблей, прибытия в Суэц, его великой радости при первом знакомстве с древней египетской землей, его растерянности по прибытии в многолюдный и многошумный Стамбул и ностальгии по Ираку. Далее аль-Кязыми приветствовал египтян, благодарил их за гостеприимство и не только призывал их к «священной войне» против английских колонизаторов, но позволял себе горько упрекать их в неспособности идти на жертвы ради достижения независимости. В заключение аль-Кязыми воздавал хвалу духовному лидеру Египта, ученику и сподвижнику аль-Афгани — египетскому муфтию Мухаммеду Абдо (1849–1905) за его последовательную борьбу против английского колониализма. Завершается эта касыда восхвалением арабов и грозными предостережениями их врагам.