Для Аристотеля весь возникший из слияния активной формы и косной материи Космос пронизан «архе» – мировой целеполагающей душой. В трактате «О душе», где анализируются мыслительная деятельность сознания и психические состояния человека, картина «архе» конкретизируется: в человеке «архе» становится разумной душой, проявляется как логико-аналитическая работа сознания. В целом за человеческой душой Аристотель признавал бессмертие.
В период европейского средневековья, когда вся общественная жизнь, вся духовная культура были теологизированы, а в мировоззрении господствовал теоцентризм, вопрос о сущности души и сознания больше не вызывал споров и сомнений, поскольку ответ на него содержался в Библии: «И вдохнул Бог в него (человека – Ю. Б.) душу живую». Всех сомневающихся в этом ждало обвинение в «ереси», богохульстве и даже – костер. Церковь смотрела с подозрением даже на тех мыслителей из среды теологов, которые пытались отстаивать тезис о праве «божественного» разума познавать «божественную» природу, увидев в этом опасность противопоставления веры – знанию, религии – науке. В философии Нового времени споры о природе сознания приобрели необычайную остроту, поскольку общество жило ожиданием наступления «царства разума», основанного на познанных законах природы и общественной жизни.
В этих условиях было крайне важно установить, кроются ли корни сознания в природе или в высшем «духе». Сторонники материализма (особенно французские), развивая идеи пантеизма, встали на путь материалистического объяснения природы сознания, считая его чисто природным явлением, результатом работы мозга. Клод Гельвеций, издавший в 1758 году свое главное сочинение «Об уме» (преданное сожжению под давлением церкви), рассматривал ощущения и сознание свойствами материи, результатом её сложнейших образований. Проявление в сознании какой-либо высшей силы Гельвецием отрицается безоговорочно. Сознание, как писал Гельвеций, делает человека и все человечество хозяином жизни и всей истории вообще. Поль Гольбах, развивая положения Гельвеция, объявил сознание атрибутивным свойством материи вообще, а религиозное истолкование сознания не имеет ничего общего с действительным положением вещей.
Философы-идеалисты Нового времени отошли от открытой поддержки библейских представлений о сознании, но в своей защите внеприродной сущности сознания активно использовали положения неоплатонизма, защищая тезис невозможности превращения материального в идеальное (материи – в мысль) без вмешательства высших сил. Это ярко проступает наружу в «монадологии» Г. Лейбница, где Бог выступает в качестве высшей «монады», а сознание – проявление в нас этой божественной «монады».
Проблема сознания заняла особое место в немецком классическом идеализме, начиная от Канта и заканчивая Гегелем. Для Гегеля сознание – это выражение в человеке высшей идеи, которая одновременно является первоосновой всего бытия, из которой истекает вся объективная реальность. У Канта нет подобной «ясности», поскольку Канта по его отношению к вопросу «что первично, дух или материя?» нельзя отнести ни к материалистам, ни к идеалистам; по его мнению, его невозможно решить. Оба ответа доказуемы одинаково, хотя они будут противоположными. Проблему первоосновы мира Кант считал антиномией, т.е. неразрешимым противоречием. Но в целом в трактовке сознания Кант пытается быть ближе к естественнонаучной трактовке сознания, хотя своим утверждением о наличии в уме априорного (доопытного) знания дает основание предположить, что он склонялся к мысли и о наличии в сознании чего-то сверхприродного.
Выросшие на гегелевском идеализме Фейербах и Маркс, но позже выступившие с критикой гегелевской философии, также не обошли вниманием вопроса о природе сознания. Для Фейербаха, поскольку человек представляет собой только природно-чувственное существо, то и его сознание – это порождение и продолжение природы, обогащенное моральными ценностями; для Маркса сознание – это природно-биологическое явление, но сформировавшееся в условиях общественной жизнедеятельности, отражающее в себе социально-классовую основу существующего общественного уклада.