Принцип знания, по Шеллингу, не может быть усвоен посредством доказательства; он должен быть абсолютно свободным и поэтому может быть получен только через интеллектуальное созерцание, порождающее объект и тождественное с ним. Кант отрицал возможность абсолютного познания, а Шеллинг сразу же берет его как предпосылку, выдвигая гипотезу
Шеллинг по отношению к Канту сделал то же, что Спиноза по отношению к Декарту. Спиноза из двух субстанций создал одну, Шеллинг соединил явление и «вещь в себе». Кантовское
Когда Шеллинг, вслед за Фихте, отказывается от «вещи в себе», то возникает вопрос: как же происходит развитие из
Отходя от пропасти, которую возвел между явлением и «вещью в себе» Кант, Шеллинг настаивает на моменте гармонии. Кант, обосновав знание научное, ограничил знание метафизическое. Шеллинг проложил этому знанию дорогу. Он приводит соображения против двойственности явлений и «вещей в себе», аналогичные возражениям против двух субстанций Декарта. Единство явления и «вещи в себе» возможно, по Шеллингу, только в том случае, если имеется нечто высшее, что соединяет их вместе.
В конце трактата Шеллинг ставит вопрос о целесообразности истории: «Заслуживает ли вообще наименования истории простой ряд событий, протекающих без плана и цели, и не заключается ли уже давно в одном понятии истории представления о такой необходимости, на пользу которой вынужден работать даже самый произвол?»[150]
. Тем самым Шеллинг выявляет основную особенность западной философии XIX в. — ее историчность и формулирует ее высшую ценность — прогресс. Философия стала рассматриваться как «развивающийся процесс самопознания» человеческого духа и в согласии с принципом историчности оказаласьПосле того как Фихте отбросил «вещь в себе», только распространение
Как и Шеллинг, Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831) близок Пармениду, утверждавшему, что «одно и то же есть мысль и бытие»[151]
. Но Парменид на основании этого отрицал движение, а Гегель, напротив, создал диалектическую систему. Еще ближе он к гераклитову тождеству огня и логоса и к утверждению стоиков, что в идеале мудрец тождествен космическому разуму.Оттолкнувшись от принципа тождества бытия и мышления, Гегель понятийную диалектику Канта, близкую Платону, опрокинул в бытие. Он подошел к Канту, как Аристотель к Платону, вернув мир идей в объективную действительность, но представил их функционирование в соответствии с духом XIX в. как процесс. Идеи, по Гегелю, не только присутствуют в природе, как у Аристотеля; природа — инобытие идеи, и как таковая она тождественна человеческим представлениям в их абсолютной истинности. Аристотель мыслил познание как постепенное проникновение в идею, так что «ум и предмет его — одно и то же»[152]
. Аналогично тому, что сделал Аристотель по отношению к Платону, Гегель вывел «идеи» Канта из человеческого сознания в природу. Он тоже связал идеи с действительностью, но иным способом — не эмпирически, как Аристотель, а с формальной стороны. Познающий субъект Гегеля не только ищет идеи в природе посредством ее изучения, как предлагал Аристотель, а заранее исходит из того, чтоАристотель сформулировал законы формальной логики, Гегель —