Основы русской филологии. Курс лекций

Заметим, a propos, что определения наук в истории русской филологии даются обычно как раз через «качества речи» (ср. у Михаила Усачева, чью «Риторику» переработал М. В. Ломоносов: грамматика – наука «добре глаголати», т. е. о хорошей и правильной письменной и устной речи, риторика – «наука добре, красно и пристойно глаголати», т. е. добавляются к правильности речи качества украшенности и уместности).

Но поскольку нас в ломоносовском тексте интересуют как раз три термина язык—речь—слово, то посмотрим дальнейший текст. М. В. Ломоносов доказывает верность предыдущего рассуждения обращением к упражнению в «российском слове» (здесь и далее курсив и подчеркивания мои. – В. А.), а говорит об использовании языка в речи:

«Меня долговременное в российском слове упражнение о том совершенно уверяет. Сильное красноречие Цицероново, великолепная Вергилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке» [Там же: 392]. Термин слово имеет здесь смысл конкретного употребления языка в тексте. «Упражнения в слове» – это работа над созданием текста, упражнения в речи, работа над языком. М. В. Ломоносов употребляет слово язык в значении совокупности средств выражения, используемой данным национальным коллективом (народом). Сделано это вполне в соответствии с традицией письменной культуры, показавшей сходство понятий язык и народ. В то же время далее встречается и третий, интересующий нас термин – речь – в значении распространенного текстового образования, которое создается определенными средствами, имеющимися в распоряжении у данного народа:

«Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличныя естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи. И ежели чего точно изобразить не можем, то не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем» [Там же: 392].

Более всего нас должно заинтересовать дальнейшее: «Кто отчасу далее в нем углубляется, употребляя предводителем общее философское понятие о человеческом слове, тот увидит безмерно широкое поле или, лучше сказать, едва пределы имеющее море. Отражаясь в оное, сколько мог я измерить, сочинил малый сей и общий чертеж сея обширности – Российскую грамматику, главные только правила в себе содержащую» [Там же: 392].

Таким образом, М. В. Ломоносов намечает существование некоей философии слова, основные правила которой изложены в грамматике. Грамматика, по мысли М. В. Ломоносова, является основой для последующих употреблений языка в слове и речи, при этом слово может пониматься и в широком смысле – как «обширное поле» словесно-речевой деятельности человека. Тот факт, что грамматика является основой для последующих действий с языком, которые, собственно, и становятся речью, ясно представлен в последующем рассуждении, когда М. В. Ломоносов обращается к сферам общения или родам наук, существовавшим в XVIII столетии: «Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики. И хотя она от общего употребления языка происходит, однако правилами показывает путь самому употреблению» [Там же: 392].

Венчает это предисловие стилистически возвышенное пожелание наследнику Павлу Петровичу: «…да возрастет и российского слова исправность в богатстве, красоте и силе к описанию славных дел предков ваших…» [Там же: 393]. Как видим, стилистическая возвышенность употребления термина слово начиналась в ломоносовское время и сохраняется поныне.

В дальнейшем М. В. Ломоносов сделал несколько важных замечаний относительно философии слова. Текст самой «Российской грамматики» начат «Наставлением первым „О человеческом слове вообще“». Как видно уже по самому началу этого раздела, М. В. Ломоносов фиксирует общефилософские суждения, которые, с одной стороны, были достаточно общими для его времени, с другой стороны, утверждали понимание человека как существа, в характеристике которого главное – «слово». Вот как пишет об этом сам ученый:

«По благороднейшем даровании, которое человек среди прочих животных превосходит, то есть правителе наших действий – разуме, первейшее есть слово, данное ему для сообщения своих мыслей» [Там же: 394]. Итак, первое, чем человек обладает и чем превосходит других существ, – разум, управляющий нашими действиями, разум же выражается в слове, цель которого «сообщение мыслей». Кроме того, что в этих рассуждениях вполне явлена логосическая традиция, ибо Логос есть единство «разума (мыслей) и слова», нельзя не видеть современности этого определения, ибо «со-общение» (именно так было переведено латинское слово commimicatio в первой русской «Риторике» XVII в. [Аннушкин 2006: 287]) как раз соответствует идее коммуникативности, на которой построено все обучение речи во второй половине XX столетия.