Особая реальность (перевод Останина и Пахомова)

– Если твоя жизнь – сплошное поражение, потопчи мою шляпу! – в шутку предложил он.

Я принялся с жаром отстаивать свои слова. Дон Хуан перестал улыбаться, его глаза сжались в узкие щелочки. Он сказал, что я считаю свою жизнь поражением вовсе не по тем причинам, о которых говорю. Затем ни с того ни с сего зажал мою голову в руках и вперился в меня каким-то неистовым взглядом. От испуга у меня перехватило дыхание. Старик отпустил меня и, не отводя взгляда, откинулся к стене. Все произошло настолько быстро, что я не успел глазом моргнуть. У меня закружилась голова.

– Я вижу малыша, который плачет, – проговорил вдруг дон Хуан.

Я подумал, что он говорит обо мне, и пропустил эти слова мимо ушей. Дон Хуан повторил фразу несколько раз.

– Ты слышишь? – крикнул он. – Я вижу малыша, который плачет.

Я спросил, не обо мне ли идет речь. Нет, возразил он. Тогда я спросил: из чьей жизни этот малыш – из моей или из его собственной? Дон Хуан ничего не ответил, только повторил:

– Я вижу малыша. Он все плачет и плачет.

– Я знаю его?

– Да.

– Мой сын?

– Нет, не он.

– Он и сейчас плачет?

– Да.

Я подумал, что дону Хуану привиделся кто-нибудь из детей моих знакомых, и стал называть их по именам. Дон Хуан сказал, что они не имеют никакого отношения к моей клятве, а плачущий – имеет.

Его слова показались мне совершенной нелепостью. В детстве я в чем-то поклялся, и этот плачущий сейчас малыш каким-то образом связан с моей клятвой. Я сказал, что не нахожу в его словах смысла. Дон Хуан лишь повторил, что видит мальчика, который плачет. И добавил:

– Ему очень больно.

– Сдаюсь, – сказал я. – Ума не приложу, кто этот ребенок и в чем я мог поклясться.

Дон Хуан снова впился в меня своими глазами-щелками.

– Это ребенок из твоего детства, – сообщил он.

– Ребенок из моего детства, а плачет сейчас? – поразился я.

– Да, сейчас, – настаивал он.

– Дон Хуан, ты понимаешь, что говоришь?

– Конечно.

– Но ведь это бессмыслица! Как он может быть ребенком сейчас, если прошло столько лет?

– Он ребенок и плачет сейчас, – повторил дон Хуан.

– Объясни, дон Хуан.

– Ты сам должен объяснить.

Хоть убей, я не мог понять, о чем говорит дон Хуан.

– Он плачет, плачет, – завораживающим голосом повторял дон Хуан. – А теперь прижимается к тебе. Ему больно! Он смотрит на тебя. Чувствуешь его взгляд? Он стоит на коленях и прижимается к тебе. Он меньше тебя. Он прибежал к тебе. У него сломана рука. Чувствуешь боль в его руке? У этого малыша нос как кнопка.

У меня зазвенело в ушах, и я забыл, где нахожусь. Слова «нос как кнопка» мгновенно перенесли меня в детство. Я знал малыша с носом-кнопкой! Дон Хуан проник в один из тайников моей жизни. Теперь я понял, о какой клятве идет речь. Меня обуял благоговейный ужас: откуда дон Хуан узнал об этом мальчишке?

Мне было тогда восемь лет. Два тяжких года после отъезда матери я прожил у многочисленных теток, которые по очереди присматривали за мной. У каждой была большая семья; и как ни пеклись они обо мне, как ни старались не дать в обиду, против меня была армия двоюродных братьев и сестер – общим числом человек в двадцать.

Их жестокость превосходила всякие границы. Я постоянно был окружен врагами и вел с ними войну. В конце концов, не знаю каким образом, мне удалось одолеть всех своих малолетних родственников. Кажется, и впрямь мне везло, хотя я не подозревал об этом. Не в силах прекратить начавшуюся войну, я продолжал ее в школе.

Я учился в сельской школе, где в одной комнате занимались сразу несколько классов, и лишь проход между партами отделял первый класс от третьего. Здесь я и повстречал первоклассника с крохотным вздернутым носом. Все дразнили его Кнопкой. Я тоже дразнил – просто так, ради забавы. Несмотря на мои выходки, он ко мне почему-то привязался. Ходил за мной по пятам, знал о многих моих проделках, бесивших директора, и хранил их в тайне. Но я не оставлял его в покое.

Однажды я из шалости опрокинул тяжелую классную доску. Она упала на малыша. Стол, за которым он сидел, частично погасил удар; и все же доска переломила ему ключицу. Он упал на пол. Я помог ему подняться. Цепляясь за меня здоровой рукой, малыш смотрел широко раскрытыми глазами, полными испуга и боли. Этот взгляд я не мог вынести.

Годами я сражался с двоюродными братьями и сестрами и победил их. Поверг всех своих врагов и чувствовал себя сильным. Но вид плачущего малыша не оставил от моих побед камня на камне. С этого момента я прекратил войну. Мне пришло в голову, что малышу отрежут руку, и я поклялся, что, если этого не случится, я ни с кем больше воевать не буду. Ради него я отказался от побед.

Дон Хуан вскрыл мою застарелую рану. Я был подавлен; воспоминание о малыше Хоакине с носом-кнопкой причинило мне такую боль, что я заплакал. Я рассказал дону Хуану, как терзался своим поступком. У родителей Хоакина не было денег на врача, и сломанная кость срослась неправильно. Мои детские победы, принесенные ему в жертву, не помогли…