Особенно Ломбардия. Образы Италии XXI

Виды, мелькающие за окном поезда, были видами той части Паданской равнины, что называется bassa pianura, «низкая равнина». Вокруг Лоди bassa pianura еще более возделана и обработана, чем в других местах Ломбардии. Когда-то это была болотистая неказистая местность, но человеческими стараниями – стараниями монахов, усердных цистерцианцев и бенедиктинцев в первую очередь, – она была превращена в чуть ли не самую возделанную и плодородную часть Европы, да и всего мира, – лишь Голландия может с ней соперничать. Монахи прорыли каналы, осушили болота, и монахи же связали землю с небом, так что жирный паданский чернозем нашпигован не просто навозом и другими удобрениями, но и молитвами цистерцианцев и бенедиктинцев; небесный апофеоз Фауста над туманными вспаханными равнинами смотрится вполне естественно. Пейзаж вокруг Лоди не то чтобы красив – открыточная индустрия не очень-то любит воспроизводить его виды, – но выразителен и живописен, как фламандской школы пестрый сор.Образы зада Ферреоль и Chorus mysticus носились в моем мозгу, а напротив сидел мой спутник – интеллектуальный психоаналитик, типичный миланский сноб, lo snob milanese, с лицом Фауста начала третьего тысячелетия – и нудел о том, что он, вообще-то, Лоди любит, но эта область так напичкана свинячьим навозом, что им пропитан весь воздух, и этот запах все время его преследует, от него никуда не деться. Спутника моего сопровождала подруга, и ее, прямо как назло, звали Маргарита. Ей принадлежало лицо интеллигентной блондинки, тоже типично миланское, и при взгляде на нее я сразу вспомнил сцену из фильма Годара. В этой сцене годаровская героиня, блондинка, на предложение дьявола, усевшегося на борт ее кабриолета, выполнить любое ее желание, отвечает просьбой уик-энда с Джеймсом Бондом и чтобы он сделал ее настоящей – понимаешь, н-а-с-т-о-я-щ-е-й – блондинкой. Маргарита производила впечатление блондинки очень настоящей, видно, дьявол ей удружил, и вместе с Фаустом они ехали дальше, в Пьяченцу, где их ждали друзья. Из Пьяченцы все вместе на машине они должны были отправляться в Фонтанеллато, замок с залой, расписанной Пармиджанино, а затем иметь какой-то особо знатный и особо местный ужин в тамошнем ресторане. От Фауста и Маргариты я узнал о том, что в Лоди очень хорошая кухня и что именно этот город стал зачинателем гастрономических, очень изысканных туров, объединяющих посещение памятников культуры с посещением ресторанов, предлагающих особое, очень культурное меню (подробности смотри на www.rassegnagastronomica.it) со специальным и самым главным разделом Rassegna gastronomica del lodigiano, – и они направлялись в Фонтанеллато именно как участники подобного тура. Поезд остановился в Лоди, мои спутники отправились дальше наслаждаться прелестью фресок Пармиджанино и кухонными изысками Фонтанеллато, а я сошел в Лоди, в котором был первый раз в жизни и про который почти ничего не знал, кроме имен пары связанных с Лоди художников да того, что при Лоди была знаменитая битва, в которой Бонапарт разбил австрийцев. Ну и еще того, что Лоди стал зачинщиком всеитальянской Большой жратвы, о чем мне только что сообщили Фауст с Маргаритой.

Кстати, Фауст прав, в Лоди пахнет.

Как описать счастье, охватившее меня, когда я увидел пьяцца делла Виттория, главную площадь Лоди, неожиданно широкую, с могучим романским собором, преисполненным воистину августейшего благородства? Да никак не описать. От фасада собора, от соборной площади, от всего города веяло добродушием, вообще-то Ломбардии не свойственным. Добродушием силы, спокойной и медлительной, но способной к вспышкам ярости: осанка собора – это осанка героя XII века, одного из самых важных столетий в европейской истории, когда Европа, пробужденная от мрачного варварства Карлом Великим, пытается построить некий новый порядок, способный заменить утраченный порядок Римской империи. Это время лучших европейских королей, еще остававшихся рыцарями: англичан Генриха II и его сына Ричарда Львиное Сердце, француза Филиппа II Августа по прозвищу Кривой и немца императора Фридриха I Барбароссы.