Особенно Ломбардия. Образы Италии XXI

Перед фасадом Чертозы особенно внятной становится фальшь готики миланского Дуомо, – только надо обязательно учесть, что слово «фальшь» по отношению к Дуомо можно произнести лишь перед фасадом павийской Чертозы – придуманной XIX веком. Опять же, нисколько не желая принизить Милан, хочется подчеркнуть особенность павийского благородства, фасадом Чертозы отмеченную. Тем более что у миланского Дуомо свои достоинства, и к тому же совсем недавно у него образовалось и еще одно, дополнительное, неожиданное: в 2009 году кич историзма оказался сакрализирован политическим подвигом. Инженер-электронщик Массимо Тарталья запустил миниатюрным макетом миланского Собора в физиономию Берлускони: Тарталью признали душевнобольным, он перед Берлускони письменно извинился, и, конечно, не дело выбивать зубы и ломать нос политику во время публичного выступления, каким бы он ни был, – хотя как бы украсило Кельнский собор, если бы он сломал зубы Гитлеру, а храм Христа Спасителя очень украсил бы сломанный нос Сталина; да-да, конечно, Берлускони не Гитлер и не Сталин, и даже не Муссолини, я понимаю, – но все равно этот поступок так по-итальянски красив, и мне, грешным делом, так симпатичен. Собор в рожу власти – это так изящно, так lo stile visconteo, и меня именно мрамор Чертозы ди Павия, а не готика Дуомо заставил вспомнить об этом подвиге, хотя фасад Чертозы слишком хрупок, чтобы ломать кому-то нос и выбивать зубы. Историзм лучше подходит для этой цели: фальшивой готикой по фальшивому политику – какое чувство стиля!

Готика Дуомо, конечно же, falso, фальшивая, мрамор же Чертозы – finto, искусно искусственный, как Санта Мария прессо Сан Сатиро и Каза дельи Оменони. И у Чертозы есть свои недостатки: приблизившись к церкви, видишь, что резной мраморный фасад просто приставлен к зданию, как декорация, совершенно не связанная с его архитектоникой. Более того, архитектура, виднеющаяся из-за мраморов Мантегацца и Амадео, та готическая архитектура, что выглядывала из-за монастырской стены при выходе из здания полустанка, кажется более внушительной и более естественной. Приставленный фасад – чистая фата-моргана, а на оптическом обмане далеко не уедешь, нет в нем ни пользы, ни основательности, одна игра изощренного вкуса, не готика, не ренессанс, прямо-таки маньеризм какой-то, красота вставной челюсти, но кто ж посмеет эту красоту отрицать? Хрупкая изощренность мраморного фасада напоминает мне прозу Жана Жене, большого мастера по части того, что итальянцы называют finto: его роман «Богоматерь цветов», Notre Dame des Fleurs, изысканно воспевает сакральную красоту искусственности:

«Вдруг Дивина разражается каскадом пронзительного смеха. Все навостряют уши: это ее сигнал. Из раскрытого рта она выдергивает вставную челюсть, водружает ее себе на череп и, с запавшими губами, взволнованно, но победоносно, восклицает изменившимся голосом:

– Черт подери, господа, все-таки я буду королевой!

Когда я сказал, что Дивина была создана из чистой воды, я должен был уточнить, что она была высечена из слез. Но красота ее первого жеста померкла в сравнении с величием, которое ей потребовалось, чтобы сделать следующий: вытащить мост из волос, вернуть его в рот и там закрепить. Эта пародия на королевское коронование не была для нее пустяком».Жан Жене – гениальный писатель, он, конечно же, должен был бы описать фасад Чертозы; что, впрочем, и сделал: по-моему, роман Notre Dame des Fleurs посвящен великому finto, а следовательно, и Чертозе. Недаром роман так готически называется – Notre Dame des Fleurs, и главная героиня недаром носит имя Дивина: церковь же Чертозы вполне достойна имени Notre Dame des Fleurs, ее мраморный фасад короновал семейство герцогов Сфорца столь же прекрасно и условно, как челюсть – Дивину, и, как Дивина, герцоги Сфорца были обречены, «Богоматерь цветов» – безусловный шедевр позднего lo stile visconteo. И странно, но перед фасадом Павии опять возникает воспоминание о молодежной древности Оксфорда, навеянное узорами мраморной резьбы, столь же легкой, как и готика этого университетского горда, обещающего будущее.

Фасад Чертозы создавался в то время, когда в Милане жил Леонардо да Винчи. Интересно, нравился ли он ему? И нравятся ли Леонардо романы Жана Жене или он находит их несколько вычурными и старомодными?