Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

— Да, куда они унесли ковер?.. Ты сказала, что Блум не знал, куда идти, спрашивал у папаши Бонифация, далеко ли… Они шли к машине, которую где-то возле дороги оставил старикан… Тогда получается, что он заранее оставил машину в укромном месте и приехал в Сент-Галлен попуткой для встречи с тобой. Он направил тебя переночевать к Гунде, с тем, чтобы в замке ты появилась только на следующий день, а сам вышел в Гейзе вместе с Блумом. Они пришли в замок, Блум помог донести тяжелый ковер до машины… Дурацкий ковер! Зачем он им сдался? Он не лезет ни в какую версию!

— Там, на тропинке, папаша Бонифаций сказал, что клиента нельзя заставлять ждать, а то он уплывет…

— А-а-а… Тогда понятно… Папаша Бонифаций за хорошие деньги и мать родную готов продать… Дальше… Блум дотащил ковер до машины, старикан уехал, а Блум вернулся в замок… Ты говоришь, что Блум и Варкоч задумали весь этот маскарад, чтобы напугать тебя. Насмотревшись на Белого Всадника, ты согласилась бы продать замок первому встречному за полцены и не требовала бы связаться с бывшим владельцем… Логично, логично… Варкоч берет с тебя проценты за юридические услуги, а так же греет руки на разнице в стоимости поместья… М-да… сумма набегает немаленькая… Но стоило ли ради этого затевать дурно пахнущую авантюру? Репутация фирмы все-таки… А если бы ты не испугалась? И подала на них жалобу? Или, скажем, наоборот: у тебя оказалось бы слабое сердце, смерть от испуга… И зачем в таком случае вызвали меня? Одинокую женщину сломать легче…

Я представила, каково было бы находиться в замке в одиночестве и содрогнулась.

— Ладно, пока оставим это в стороне… Другой вопрос: как Магнус и Варкоч нашли друг друга? Ольга, когда ваша фирма приступила к оформлению сделки?

— Я проработала у Магнуса всего полгода, — пожала я плечами. — Такие дела быстро не делаются… Варкоч говорил о законе Фюгнера… Что, такой закон есть на самом деле?

— Да, есть.

— Среди сотрудников фирмы ходили слухи, что Магнус набрал кредитов под уставной капитал… Неслыханное дело! Он так хотел получить Грюнштайн… Но почему Оливия продала замок? У нее были проблемы с деньгами?

Я приложила немало сил, чтобы произнести имя Оливии равнодушным тоном. Мне не хотелось признаваться даже себе, что ревную его к умершей бывшей жене.

Анри долго молчал, и я уже пожалела, что спросила про Оливию. Но он потер подбородок и проговорил:

— У нее всегда были проблемы с деньгами… Развод тянулся три года… Варкоч представлял ее сторону… Он блестящий юрист, но иногда мне хотелось удушить его. Их требования были совершенно чудовищными… И когда она внезапно согласилась на Грюнштайн, я, не задумываясь, подписал документ… Я не думал, что она тут же продаст его. Узнал об этом из газет. Три строки в разделе биржевых новостей…

Он тяжело вздохнул, и я догадалась, что ему довелось испытать, когда он узнал маленькую биржевую новость.

— В тот день она оставила сообщение у меня на автоответчике: предложила встретиться в Грюнштайне, чтобы обсудить один пункт бракоразводного договора… У нее был такой… такой… невинный голос… Не знаю, что бы произошло, если бы я приехал вовремя. В тот день меня два раза оштрафовали за превышение скорости…

Я разделяла его чувства, мне тоже захотелось удушить Оливию. Ну, если не Оливию, то хотя бы ее призрак.

— Она лежала возле колодца, будто прилегла, разморившись на весеннем солнышке. Было тепло, как в мае, деревья еще не распустились, но желтые цветы мать-и-мачехи заливали все вокруг солнечным светом. Она лежала — вся в золотом мареве. Распущенные волосы скрывали лицо… Я окликнул ее, потом подошел ближе и дотронулся до плеча… Ольга, она умерла от страха. Черты застыли в маске такого непередаваемого ужаса, что я сам испугался… Там было так тихо… так тихо… Я бросился бежать… Добежал до станции, совсем позабыв о мотоцикле. Долго сидел возле развалин старой мельницы… Мне показалось, что это все дурной сон. Я вернулся… Я невыносимо долго шел по грунтовой дороге… Она так и лежала возле колодца, обратив широко раскрытые глаза в небо… В Грюнштайне не работает сотовая связь, глушь, горы. Не помню, как я добрел до шале Гунды… Приехала полиция, все огородили желтыми лентами, что-то спрашивали, сняли отпечатки пальцев, вежливо попросили никуда не уезжать… Меня вызвали в морг. Она лежала на блестящем столе под белой простыней. Ее тело… От лобка до горла тянулся отвратительный шов, будто неумелый портной сшил ее через край суровой ниткой. Лицо уже оплыло, выражение ужаса сошло, глаза были закрыты…

Он замолчал, а я почувствовала, как по щеке катится слеза. Кого мне было больше жаль: Оливию, такую молодую, красивую и мертвую, или Анри — живого, но застывшего внутри? Не знаю…