«С меня при цифре 37 в момент слетает хмель», — пел Владимир Высоцкий. Конечно, 37 — это не цифра, а число. Конечно, в его наивной нумерологии имелся в виду не год, а возраст. Но год-то на дворе, когда погиб Пушкин, стоял как раз 1837-й! У Высоцкого не могло не быть аллюзий с другим тридцать седьмым — годом сталинского террора. Так же и мы, если говорим о возможной катастрофе, употребляем выражение: «Это будет новый 37-й год».
Между тем самый страшный русский 37-й пришелся на XIII век. В тот год на Русь обрушились татаро-монгольские орды. Это была катастрофа невиданного масштаба. Это было сухопутное цунами. По сравнительным последствиям нашествие Батыя было равно ядерной войне.
На его фоне бурные события русской истории в первой трети XIII века казались опереточными. Они разворачивались в треугольнике Новгород — Владимир — Галич.
На начало века былое значение Киева было утрачено, и он перестал быть объектом вожделений всех русских князей. Вообще конфигурация Руси стала иной. Скажем, Смоленское княжество, ныне пограничное, находилось тогда в самом центре Русской земли.
Нашествие монголов смешало все карты, сместило все акценты. Русская жизнь уже никогда не была такой, как прежде.
XIII век оказался несчастливым для Руси.
XIII век до монголов
А до монголов — как хорошо начинался век! Это хорошая эпоха для национального пиара. В первой трети XIII века жили яркие, интересные люди, происходили увлекательные события...
В сравнении с монгольским нашествием они все как бы теряют свое значение. Люди кажутся незначительными, события — неважными. Но это — эпоха высшего взлета русского рыцарства. Она создала типы людей, которыми мы можем гордиться и сегодня. А в создании образов велика роль пиара...
PR жизни Мстислава Удалого
Перед самым своим концом эпоха средневекового рыцарства на Руси достигла небывалого расцвета. Ни деньги, мошна, ни продвижение наверх по семейно-княжеской ветви[55]
или общеевропейской феодальной «карьерной лестнице»[56], ни даже территориальное расширение собственного владения — ничто из этого не считалось истинной целью жизни русского рыцаря. Только СЛАВА — вот что было для князя наивысшим достижением, пределом мечтаний и жизненной целью — «много славы добыл». Качество, называемое непереводимым русским словом «удаль», воспринималось как высшая доблесть.И вот в этот-то Золотой век рыцарства Мстислав Мстиславович был прозван Удалым. Больше ни к одному князю это прозвище не пристало. Скажем, Храбрым был и его отец, а вот Удалым — только он.
Эпоха была по-своему прекрасной. Тогда наивно думали, что все решается личными качествами. Умом, мужеством, удачливостью князя. В случае с Мстиславом — удалью. Это было заблуждение, которое никак не хотело развеиваться. Просто потому, что до поры до времени города брала храбрость, а не хитрость и подлость.
Возможно, Мстислав Удалой действительно был «лучшим человеком своего времени», как считает Костомаров. Во всяком случае, он был последним из таковых.
Сын святого
У него были хорошие гены. На рубеже XII-XIII веков искренне считали, что сын непременно наследовал честь или бесчестие своего отца. Его отец, Мстислав Ростиславич, был предан Новгороду и пользовался восторженной любовью новгородцев. Новгород ранее не хоронил своих выбранных князей в соборе Святой Софии. Мстислав Ростиславович после своей смерти в 1180 году удостоился такой чести, а потом еще и был признан святым.
Удалой появляется в русской истории, как и положено герою, в момент, когда творится несправедливость. На этот раз несправедливость возникла при очередном обострении в отношениях независимого европейского Новгорода и претендующего на столичность центро-русского Владимира. Владимирский князь Всеволод Большое Гнездо (так его прозвали за большое потомство) арестовал новгородские купцов с их товарами: вымогал поставки дешевого хлеба. Кажется, Мстислава никто в Новгород не призывал. Но в 1210 году он объявился сам: «Кланяюсь Святой Софии и гробу отца моего, и всем новгородцам: пришел к вам, услыхавши, что князья делают вам насилие; жаль мне своей отчины!» Пришел так пришел, садись за стол.