Калита ответил бы на все эти «теории заговоров» излюбленной присказкой целых поколений наших бюрократов о том, что не болтать надо, а работать, что меньше слов — больше дела, что делами, а не словами надо доказывать, т. е. «верить только делам». Вариантов много. Отличие только в том, что он действительно был эффективным управленцем, умевшим быстро оценивать и осваивать открывавшиеся ресурсы. PR образцового хозяина был лишь производной от его основной деятельности.
Не самоцелью, конечно. Хотя и собственно отвлеченные PR-мероприятия он тоже проводил.
Сперва — митрополия, метрополия — потом
Москва поднялась. За четверть века она стала одним из главнейших городов на Руси. Но «одним из» в глазах общественности ровным счетом ничего не значит. Первый — это да. Надо было менять статус. И стать главным городом — сначала хотя бы в чем-то, в какой-то одной сфере. Благоприятный случай вскоре представился.
Еще в самом конце XIII столетия киевский митрополит перебрался во Владимир. При Калите главой русской церкви был Петр. Он заезжал в Москву все чаще, жил в ней все дольше — с ним московский князь сумел сдружиться. Иван уговаривал Петра остаться навсегда, тот обещал...
Но перенос митрополии, столицы митрополита, из Владимира в Москву был бы чрезвычайно решительным шагом. Ведь метрополией, главным городом, оставался все-таки Владимир. Петр медлил с формальным оформлением этого решения.
Тогда в качестве залога этой новой прекрасной дружбы светский правитель взялся построить каменный собор — первый в Москве. Митрополит загорелся идеей и уговорил князя возводить Успенский собор — по образцу Владимирского. Поначалу заложен был скромный одноглавый храм: прижимистый Калита искал бюджетное решение для PR-акции по переносу церковной столицы в Москву. Но важно его символическое значение.
Московский Успенский собор продолжил традицию самых первых русских софийных храмов, что стояли в Киеве и Великом Новгороде, подражавших Византии с ее Софийским собором в Константинополе. В глазах православных возникла символическая цепочка: Киев — Новгород — Владимир — Москва.
А митрополит, пока собор строился, был привязан к Москве. Де-факто она уже стала митрополией.
Если самым дорогим автомобилем в истории России была «Нива», якобы подаренная Березовским (по его словам) Татьяне Дьяченко в каком-то лохматом году, то самой дорогой постройкой — эта скромная церковь, удержавшая митрополита в городке на Москве-реке.
В 1327 году собор был освящен, но Петр не дожил до этого торжества. Обещал остаться — и остался в Москве навсегда. Он был похоронен в новом соборе, где своими руками вытесал себе гроб (такие нехитрые нравы были у высших иерархов церкви в те простые и честные времена).
Позднее в Успенский собор была перенесена икона Владимирской Богоматери. Она на века стала главной святыней Русского государства.
Преемник Петра уже не хотел жить во Владимире, поселился на новом митрополичьем подворье в Москве. «Так Москва стала церковной столицей Руси задолго прежде, чем сделалась столицей политической», — писал Ключевский.
Перенос кафедры произвел сильнейшее впечатление на православных. Московский князь, который теперь действовал рука об руку с высшим пастырем, воспринимался как национальный лидер. Да, теперь, что бы он ни делал, в глазах народа на нем лежало благословение верховного святителя русской церкви... А то, что финансовые потоки церковных денег теперь тоже шли через Москву, было небольшим, но приятным дополнением.
Как вы понимаете, опять главную роль в политике сыграл PR. Перенос кафедры митрополита в Москву возвысил ее больше, чем самые победоносные военные походы.
Если Тверь не сдается, то...
«Но в то время как московский князь утверждением у себя митрополичьего престола приобретал такие важные выгоды, Александр тверской необдуманным поступком погубил себя и все княжество свое. В 1327 году приехал туда (в Тверь) ханский посол Чолхан, или Щелкан, как его называют наши летописи, и по обыкновению всех послов татарских, позволял себе и людям своим всякого рода насилия», — пишет Соловьев. О роли кобылы молодой и тучной в тверском восстании МЫ говорили выше.