Особенности развития жанра баллады в отечественной поэзии 1990–2000-х гг.

Таким образом, можно говорить о том, что к концу XVIII ст. в народной среде начинает распространяться художественная форма профессионального искусства. Безусловно, новая баллада – неоднозначное явление. Русские исследователи (Д.М. Балашов, Э.В. Померанцева и др.) показали ряд путей формирования этого жанра, когда в народное бытование вошли сюжеты западных баллад и русских поэтов. Подробный анализ новой литературной баллады как лиро-эпического жанра, существовавшего на стыке фольклора и литературной поэтики, достаточно подробно представлен в кандидатской диссертации А. Ю. Нешиной «Старинная и новая русская баллада (преемственность и новация)» (Москва, 2007) [199].

Заметим, что в конце XVIII – начале XIX в. в русской поэзии появляются стихотворения, ориентированные на русские и зарубежные народные предания. Такие поэтические тексты авторы называли балладными стихотворениями. Следует признать, что русская литературная баллада, расцвет которой исследователи связывают с эпохой романтизма и прежде всего с творчеством В. А. Жуковского, опирается как на фольклорные традиции, так и на образцы западной баллады. В русскую литературу баллада приходит благодаря основоположнику русского романтизма, через его переводы и переложения английских и немецких образцов. Однако стоит отметить, что уже в первой трети XIX в. в русской поэзии создаются и оригинальные образцы данного жанра. Более того, начиная с эпохи романтизма слово «баллада» определяется и как жанр профессиональной музыки (сольный и инструментальный), ориентированный на народную балладную песню или литературную романтическую балладу [85, с. 17]. Все это говорит о том, что термин «баллада» применяется к генетически родственным, но типологически несводимым воедино явлениям. В свете обозначенной проблематики нам прежде всего интересен жанр литературной баллады, появившийся в эпоху романтизма, и его судьба в последние два столетия. Безусловно, без учета его генетических корней (фольклора, западных образцов, музыкального начала) невозможно увидеть его жанровые трансформации сегодня.

Заметим, что и сам расцвет европейской литературной баллады сопровождался разного рода трансформациями. Так, например, в творчестве Гете уже заметно нарушение жанрового канона: повествование ведется не от третьего, а от первого лица («Цыганская песня», «Спасение», «Перед судом», «Кладоискатель», «Пряха» и др.). Здесь повествователь – сам герой баллады, а не лирическое «я». На смену ролевым балладам немецкого романтика появляются «лирические баллады» В. Вордсворта и С. Колриджа, Г. Гейне. По данному поводу С. Н. Бройтман совершенно справедливо отмечает, что «это нововведение становится важным шагом на пути деканонизации жанра. Если прежде лирическое начало проявлялось в характере повествования и было, так сказать, внутристилевым фактором, то теперь оно представляет собой способ рефлексии над жанром, делая его стилистически трехмерным» [243, т. 2, с. 331].

Первые попытки научного осмысления литературной баллады как становящегося жанра были предприняты уже в начале XIX в. В риториках и поэтиках данного периода фиксируются одни из первых попыток его литературного описания. Так, например, в «Новом толкователе, расположенном по алфавиту» Н. Янковского (СПб., 1803), «Кратком руководстве к российской словесности» И. Борна (СПб., 1808), «Курсе российской словесности» И. Левитского (СПб., 1812), «Начальных основаниях риторики и поэзии» Н. Остолопова (СПб., 1821) и др. баллада выступает как форма уже принятая, но еще не окончательно осмысленная русской поэзией.

С начала 1820-х гг. жанровые признаки баллады чаще всего определяют в сравнении с другими, смежными с ней жанрами. Разнообразные жанровые пересечения баллады с романсом, песней, элегией, одой, сонетом, рондо, шутливой поэмой, ужасной былью определяют специфику балладной поэтики: «Романтическая элегия, в которой внутреннее состояние души выражается не прямо, а именно по поводу какой-либо истории или приключения, есть романс или баллада, – стихотворение, которое по причинам господствующих в нем особенных чувствований поэта имеет значение лирическое, по причине игрового движения – музыкальное, а по причине простонародного рассказа, часто чудесного – эпическое, являя на себе, таким образом, высочайший идеал песнопения в романтике, то есть идеал песни, возвышенной до эпопеи» [108, с. 262–263]. А. И. Галич также определяет балладу как романтическую элегию, «в которой внутреннее состояние души выражается не прямо, а именно по поводу какой-либо истории или приключения» [108, с. 263].