Особенности развития жанра баллады в отечественной поэзии 1990–2000-х гг.

В сопоставлении с другими фольклорными жанрами, думой и романсом, определяет особенности баллады и В. Г. Белинский. В статье «Разделение поэзии на роды и виды» (1841) литературный критик обращает внимание прежде всего не на тематические, а на структурные различия: «Романс отличается от баллады решительным преобладанием лирического элемента над эпическим, вследствие этого и гораздо меньшим объемом» [89, т. 2, с. 336]. В. Г. Белинский выделяет и такой важный структурный компонент баллады, как категорию чудесного: «В балладе поэт берет какое-нибудь фантастическое и народное предание, или сам изображает событие в этом роде. Но в ней главное не событие, а ощущение, которое оно возбуждает, дума, на которую оно наводит читателя» [82, т. 2, с. 335].

Однако такой жанровый компонент баллады, как чудесное, определяемый в начале XIX в. как ведущий принцип ее поэтики, с течением времени все чаще оспаривается, подвергается сомнению, о чем уже в 1850-е гг. говорил А. А. Григорьев: «В самом деле баллада, как поэтический рассказ, основанный на суевериях, легендах, утративших смысл и значение, вымерла окончательно. Но никак не решимся мы сказать, что этот род поэзии совершено вымер, каждый род поэзии вечен, как жизнь, ибо вечны в человеческой душе струны, которым он служит отзывом. Известное суеверное чувство лежит в природе человеческой: оно есть следствие неразгаданного и таинственного отношения человека к мировой жизни, следствие потребности его облекать в образы и силы – и баллада, как отзыв подобного чувства, существует и будет существовать… Нельзя притом ограничить содержание балладного одними преданиями: всякое темное недосказанное для нас чувство, всякое темное, таинственное событие может быть предметом баллады» [цит. по: 200, с. 65–66].

Подобные замечания говорят о наметившейся трансформации жанра баллады и прежде всего ее содержательного аспекта. Как показывает поэтическая практика XIX в., сюжеты баллады могут браться не только из фольклора, древней старины, но и из современной действительности, при этом чудесное не всегда становится сюжетообразующим началом баллады, заметно обращение к таким категориям, как таинственное, смутное переживание в душе человека. Элементы полемики отразились и на самой ткани балладных произведений, принимая формы литературной игры, иронии, насмешки, что в конечном итоге привело к принципиально новым художественным особенностям жанра, повлиявшим на его дальнейшую судьбу. Среди изменившихся формальных особенностей баллады исследователи XIX в. отмечают также лаконизм, фрагментарность, прерывистость балладного повествования. Это отразилось на том, что внимание поэтов-балладников 1830-х гг. стало более обращаться на национальные основы баллады. Этот процесс, на наш взгляд, был связан с утверждением в русской поэзии нового художественного метода реализма. Именно в русле реалистических тенденций создаются поздние баллады А. С. Пушкина, кардинально меняется характер баллад В. А. Жуковского. В 1840-1850-е гг. появляются необычные по своей структуре баллады К. Павловой, исторические баллады А. К. Толстого представляют яркий пример синтеза романтических и реалистических начал.

Главными ориентирами русской литературной баллады эпохи романтизма критики, безусловно, признают как западноевропейские образцы и прежде всего немецкую поэтическую традицию (баллады В. А. Жуковского, М. Ю. Лермонтова, А. К. Толстого, А. А. Фета и др.), так и русскую фольклорную (А. С. Пушкин, Л. А. Мей, Н. А. Некрасов и др.).

Дальнейший процесс трансформации жанра баллады учеными связывается с изменением характера литературного процесса Серебряного века. Баллады в творчестве Н. Гумилева, В. Брюсова В. М. Жирмунский определяет как «лиро-эпическое стихотворение, небольшое повествование, окрашенное лирически и нередко развертывающееся, как драматический диалог» [139, с. 28]. В начале XX в. исследователи указывают на явные отличительные особенности баллад поэтов Серебряного века и зачинателей романтической баллады, делая акцент на их лиричности и монологичности. Ю. Н. Тынянов в 1924 г. по поводу баллад В. Брюсова отмечает: «При яркой фабуле баллады Брюсова даны вне сюжета; они статичны, как картина, как скульптурная группа. Из сюжетного развития выхвачен один “миг”; все сюжетное движение дано в неподвижности этого “мига”. Поэтому почти все баллады у Брюсова имеют вид монолога; поэтому же мы не найдем резкой жанровой разницы между его “балладой” и “небалладой”. Здесь целая цепь незаметных переходов, делающая самый жанр общим, расплывчатым» [249, с. 535]. В творчестве А. Блока, А. Белого этот жанр также четко не выделяется, а лишь ощущается в общей лирической стихии.