Читаем Особенности развития жанра баллады в отечественной поэзии 1990–2000-х гг. полностью

И назвал мне четыре приметы страны,Где мы встретиться снова должны:Море, круглая бухта, высокий маяк —А всего непременней – полынь… [6, с. 148].

Полынь по народным преданиям символизирует нелегкую, печальную судьбу, что указывает на неразделимые любовные страдания лирической героини. Незнакомец, «чужой человек», хочет огородить ее от этой участи, подарив «таинственный» перстень-оберег. В финале автор восклицает:

И как жизнь началась,Пусть и кончится так…Я сказала, что знаю: аминь! [6, с. 149].

Последние строки связаны с христианским миропониманием и молитвенным обращением к Богу. В данном произведении также используется прием народной песни, полной драматизма и интимных переживаний, повествующей о трагической любви. Героиня общается с природой в самый тяжелый период своей жизни. Она хочет покинуть этот мир. Прощание с жизнью она рассматривает как единственное спасение от душевных мук и страданий:

Мы прощались, как во сне,Я сказала: «Жду»…О глубокая вода,В мельничном пруду,Не от горя, от стыдаЯ к тебе приду… [6, с. 48].

Символичностью содержания отличается и баллада «Путник милый, ты далече…» (1921). В центре смыслового наполнения здесь образ дракона из средневековых поверий, которому приносят в жертву невинных красавиц. Посредством этого образа-чудовища автор изображает реальных людей, запрещающих поэту создавать свои творения. В тексте присутствует много описаний, свойственных эпическим текстам:

Здесь живет дракон лукавый,Мой властитель с давних пор.А в пещере у драконаНет пощады, нет закона.И висит на стенке плеть,Чтобы песен мне не петь [6, с. 182].

В балладном творчестве А. Ахматовой мы не встретим имен героев, как правило, это типы, маски. Действия в балладах разворачиваются либо в далеком прошлом, фольклорной действительности, либо в нереальном мире. Детали, одежда персонажей, предметы обихода, бытописание максимально психологично. Все это в совокупности подчеркивает душевное состояние героя. Нередко основу произведений составляют многочисленные диалоги, тексты отличаются четкой и законченной сюжетностью, насыщенным событийным рядом.

Событийная составляющая отличает и баллады М. Цветаевой. В ее творчестве также обнаруживается стремление возродить старинный жанр баллады. Одно из наиболее ярких произведений – баллада «Стенька Разин» (1917), написанная на сюжет народной песни «Из-за острова на стрежень…», но с существенными изменениями с точки зрения проблематики и пафоса. В песне персидская княжна – безликая жертва любви удалого казака, о переживаниях которой ничего не говорится, а сам Стенька Разин – веселый и хмельной атаман, утопивший восточную красавицу в угоду своим товарищам. В балладе эта история преисполнена лирического психологизма и трагичности. Поэт уравновесил в этом произведении эпическое повествование и лирический подтекст. Потопив княжну, цветаевский герой переживает глубокое нравственное потрясение, которое усиливается страшным сном. В нем он видит убитую девушку. Герой испытывает мучительные жалость и раскаяние. Его потрясают услышанные слова утопленницы:

Ты зачем меня оставилОб одном башмачке?<…>Я приду к тебе, дружочек,За другим башмачком [65, с. 257].

По закону фольклорного мистического канона, душа убиенной не находит покоя и напоминает с того света о неизбежности расплаты за содеянное:

И звенят-звенят, звенят-звенят запястья:– Затонуло ты, Степаново счастье! [65, с. 257].

Поэтесса ориентируется на романтическое сознание, которому свойственно наличие мира реального и потустороннего. Однако страсть и любовь уже изначально не могут сделать человека счастливым и, как правило, влекут за собой смерть, что и подчеркивается автором.

А. Ахматову и М. Цветаеву во многом сближает следование фольклорным традициям: использование народных образов, мотивов, вкрапление разговорной лексики, просторечья. Именно жанр баллады дает авторам возможность наиболее ярко подчеркнуть эту связь, показать все мастерство владения фольклорным материалом.

Связь с русской фольклорной традицией прослеживается и в балладных стихах о Москве М. Цветаевой: употребляются старославянизмы (бремя, град), архаизмы (сурьмить, говеть), стилизованные под старину эпитеты и глаголы (привольный, царевать, исходить), четко слышится народная песенная интонация:

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука