— Вы же понимаете, что это навсегда, что ни на что рассчитывать в будущем не придётся. И начинайте заранее присматривать закрытое учреждение, да. Впереди переходный возраст, вы просто не сможете жить с ним под одной крышей, он будет опасен.
«О чём они говорят, я почти не слышу. Потому что голоса в голове звучат, поют, они всё громче, один голос перебивает другой, они спорят. Я не хочу, чтобы они так кричали. Я буду рисовать своих роботов, может, если ещё сильнее нажать на карандаш, голоса станут тише?»
— Доктор, а может, это ошибка? Ведь может такое быть?
— Ну знаете ли, у меня огромный стаж, я таких пациентов с порога вижу.
«Мама плачет, мне от этого страшно. Надо подойти, обнять её. Но голоса кричат, приказывают сидеть. Мамочка, не плачь, я тебя люблю».
— Пойдём, сынок, пойдём домой.
Вечером.
«Мне страшно. Когда гасят свет, приходит чёрный человек. Он наклоняется над моей кроватью, он тянет ко мне руки и хочет задушить. Мне страшно, страшно, страшно. От этого страха не спасает ни лампа, ни если кричать и плакать, ни если лежать тихо. Этот страх везде…»
На детской площадке.
— Какой у вас умный мальчик! Как рассуждает, совсем как взрослый!
«Мама, мама, почему ты вздрагиваешь и уводишь меня за руку с площадки? Мама, я помню, доктор говорил такое странное слово… Я такого ещё не слышал — симптом. Да, точно — симптом. Не забыть бы потом, спросить у тебя — что это значит? И ещё какое-то новое слово, слово на букву „Ш“. Красивое длинное слово. Но я его уже никак не могу вспомнить…»
Спустя пятнадцать лет. Поправить ещё раз лацканы пиджака. В зеркале — красивый молодой мужчина. Едва наметившаяся седина в тёмных волосах, близко посаженные серые глаза. «Я уже почти не боюсь зеркал, сейчас они практически всегда отражают только меня, и ничего больше». Выйдя в зал, шагнуть на кафедру, к микрофону. «Соберись, у тебя всего десять минут, чтобы говорить».
Через полчаса, сидя на широком подоконнике в коридоре, быстро говорить в телефонную трубку:
— Мама, я защитился! Ну что, диплом потом дадут! Да, мама, я пью таблетки, да, всё по графику, не пропускаю. Я заеду вечером, да? И тогда всё расскажу подробно…
Он шагает по залитому солнцем асфальту, по написанным мелом именам и вопросам. Сейчас он шагнёт в метро и затеряется в будничной толпе. Такой же, как все в столице, — немного помятый и усталый.
Шизофрения не лечится. Но это далеко не всегда приговор.