А на завтраке в столовой меня ожидал сюрприз. Когда я туда спустилась, остолбенела. В кресле сидела и пила кофе Гликерья. Нет, конечно, это была не Гликерья, а девушка очень похожая на неё. Но она была гораздо моложе женщины на портрете, с другой прической, иначе одета. Точнее, называть эту нечёсаную копну волос со множеством шпилек и синие бесформенные мешки, заменяющие блузу и юбку, прической и одеждой было большой натяжкой. Не глядя на меня, девушка закурила (что, по моему мнению, в доме Колыванова для женщины было просто недопустимо) и «нежно» обратилась ко мне: «Ну что вперилась в меня, ворона ты шпионская?»
На моё счастье, в этот момент голубым облаком вплыла Ульяна и залепетала: «Тонечка, детка, это…». «Я знаю, кто это!» – прорычала девушка и выбежала из комнаты. А до меня окончательно дошло, что это была дочь хозяина. Да уж, вид у мадмуазель Колывановой и её манеры таковы, что наш Антип по сравнению с ней просто герцог Савойский. И если остальные Колывановы просто терпят меня, то сейчас я столкнулась с откровенной ненавистью. И что теперь? Теперь я хотя бы знаю, кто изображает призрак Гликерьи, но появляется новый вопрос: зачем? Чтобы напугать прислугу? Или «учителку»? Но из разговора прислуги следует, что призрак неоднократно появлялся и до меня.
Прошла примерно неделя. Мои занятия с мальчиками проходили замечательно. Я попросила, чтобы для нас купили три большие доски, наподобие мольбертов, много карандашей и красок. Я сказала мальчикам, что рисование – это очень личный творческий процесс, и в нём самое главное – отразить свой внутренний мир, в который лучше никому постореннему не вмешиваться. Мол, рисуйте всё, что вам заблагорассудится, и как угодно, ведь самое главное в изобразительном искусстве – свобода самовыражения. И дети моментально вняли моим наставлениям и с удовольствием самовыражались, сожалея, что нельзя так же поступать на других уроках…
И вдруг опять пропали деньги, меньше чем обычно, но было очень неприятно, что это случилось при мне. Хозяин вызвал меня в кабинет и спросил: «Какие у вас предположения? Что удалось узнать за это время?». Очень хотелось ответить: то, что меня здесь ненавидят, хотят от меня избавиться любой ценой, пугают, могли покалечить или даже убить. Но я этого не сказала, а спросила в лоб: «Чем болеет ваша дочь?». И, к своему удивлению, получила такой же прямой ответ: «революцией». И Владимир Прохорович подробно рассказал, что его дочь – террористка, пока только по своим убеждениям, а не по конкретным поступкам. Но её несколько раз задерживала полиция, многие её друзья кто на каторге, кто в тюрьме, кто ждет суда.
В первый раз её арестовали в семнадцать лет, и на свободе она осталась, как сказал Колыванов, «благодаря вашему батюшке, царство ему небесное». А потом, когда мой отец уже не служил в полиции, Антонину её отцу пришлось два раза выкупать. Но долго так продолжаться не может, рано или поздно (скорее рано) она совершит то, что называет настоящим делом, и окажется на каторге, а, возможно, и на виселице.
Владимир Прохорович рассказал, что Тоня рано, в пять лет, осталась без матери. Её воспитывала сестра отца Клавдия Прохоровна. Что он сам уделял ей мало внимания. Сыновья тогда уже повзрослели насколько, что можно было их привлекать к работе в семейном бизнесе, и они всегда были рядом с отцом, а Тоня была вдали. Я слушала несчастного отца и думала о том, как похожи наши с Антониной судьбы. Мы обе остались без матери примерно в одном и том же возрасте, нас обеих воспитывали тётки. А отцам было не до нас. Только отец Антонины увеличивал свой капитал, а мой должен был просто прокормить семью. И, в отличие от дочери Колыванова, я не думаю, что настоящее дело убивать людей, а, наоборот, стараюсь предотвращать любые преступления и наказывать совершивших их… По крайней мере, содействовать этому.
Как можно тактичнее спрашиваю Колыванова: «Ведь эти орудия убийства, наверное, дорого стоят? Чтобы соорудить взрывное устройство, нужны ведь разные приспособления?». А про себя подумала: «Ой, сейчас он взорвётся без всяких приспособлений». Но мой собеседник сказал, что именно поэтому и не обратился в полицию, а нанял меня. Умом он понимает, что это может быть Антонина, а сердце подсказывает, что это не она. И к тому же, добавил мой работодатель, ей было бы трудно вскрыть сейф. Тут я с ужасом понимаю, что до сих пор даже не поинтересовалась, как открывается сейф с деньгами! Ничего себе сыщик! Но лучше поздно, чем никогда.
И Колыванов мне поведал, что сначала у него на сейфе был новейший кодовый замок «Эврика», запатентованный американцами только в 1862 году, а у нас он появился примерно лет пятнадцать назад, и мой работодатель приобрёл его одним из первых в Москве. Но, поскольку стали пропадать деньги, он, небольшой любитель новинок, со временем окончательно разочаровался в кодовом замке и сделал замок с ключом. Замок тоже американский, а ключ такой сложный, с большим количеством бородок: и отмычку не подберёшь, и слепок не сделаешь. И носит он этот ключ всегда на шее на шнурке.