Особо сложные дела

Арестованного Голубева вызвали на очную ставку с его «женой», загорелой, статной колхозницей; щадя женщину, следователь ничего не сказал ей о цели ее встречи с арестованным.

— Вам знаком этот гражданин? — спросил Голубеву следователь.

Она удивилась:

— Мне? Почему? В первый раз вижу.

— А вам?..

— Мне? Почему? В первый раз вижу, — усмехнулся Голубев.

— Ну что ж, — сказал следователь, — встреча незнакомых. Всё ясно.

— Да, всё ясно, — согласился «Голубев». — Кончим спектакль… Сдаюсь…

— Можно будет очередной протокол оформить на имя…

— Агапкина…

— Игоря Андреевича?! — не удержался от восклицания следователь.

Агапкин, прищурившись, смотрел на своего противника:

— Теперь уж всё равно, вы победили.

Он помолчал с минуту.

— Вы победили… Но я хочу думать, что заслужу снисхождение чистосердечным признанием…

И он рассказал о Бруке, Огульковой и о себе…

Сергеев ожидал, что Агапкин заговорит об обычных шпионско-диверсионных заданиях…

Оказалось нечто другое. Брук дал им, на первый взгляд, невинные задачи. Они должны жить тихо, завязывать дружеские связи, входить в доверие к нужным лицам; всячески закреплять за собой славу отзывчивых людей.

А исподволь распускать всякого рода сплетня про знатных людей на производстве, про писателей, художников, артистов — про всех, кому плохое настроение помешает думать, творить… Неплохую услугу в тех же целях могут оказать и анонимные письма.

Агапкин говорил тихим монотонным голосом.

— Где Огулькова, мне неизвестно, — закончил он, — у меня нет с ней связи… Но она в Советском Союзе и, наверное, действует…

Записывая показания Агапкина, Сергеев думал: «Как велика злоба врага, как он изобретателен в своей ненависти, и как должны быть бдительны мы, советские люди…»