Особое мнение

— Да с тех пор меня, по сути, и не отпускает! Мне страшно, когда я забираюсь слишком высоко, страшно, когда надо идти вверх или вниз по лестнице — да постоянно страшно! В любом месте, с которого можно упасть. Но тут уж что-то совсем из ряда вон выходящее случилось — я на крыльцо собственного дома подняться не смог.

И он осекся и некоторое время молчал.

— Там три ступеньки, — наконец горько сказал он. — Всего-то три ступеньки.

— Ну а помимо этого припоминаете какие-нибудь неприятные эпизоды?

— Я как-то влюбился — в очень красивую шатеночку. Она жила на самом верхнем этаже в «Апартаментах Атчисон». Наверное, до сих пор там и живет. Не знаю. В общем, я добрался до пятого или шестого — уже не помню — этажа, а потом… потом пожелал ей спокойной ночи и спустился вниз.

И насмешливо добавил:

— Она, наверное, решила, что я псих.

— Еще что-нибудь? — спросил Хэмфрис, мысленно отмечая, что в рассказе пациента всплыла тема секса.

— Однажды мне пришлось отказаться от работы — нужно было летать. Самолетом. Инспектировать всякие аграрные зоны.

Хэмфрис проговорил:

— В прежние времена психоаналитики пытались докопаться до причин возникновения фобии. Теперь мы задаемся вопросом: «А каков механизм ее действия?» Обычно фобия проявляется в ситуациях, к которым пациент испытывает подсознательную неприязнь. Фобия позволяет ему выходить из них с наименьшими потерями.

Лицо Шарпа медленно залила краска гнева:

— А что-нибудь полезное вы мне можете сказать?

Хэмфрис растерянно пробормотал:

— Ну, я же не говорю, что полностью разделяю подобное мнение. И это совсем не обязательно ваш случай. Тем не менее, я могу сказать вот что: вы боитесь не падения. На самом деле вы боитесь связанных с ним воспоминаний. Если повезет, мы докопаемся до воспоминания-прототипа — того, что раньше называли изначальным травмирующим событием.

Он поднялся и подтянул поближе конструкцию из насаженных на стержень зеркал, оплетенных электрическими проводами.

— Это моя лампа, — пояснил он. — Она снимает барьеры памяти.

Шарп испуганно оглядел аппарат:

— Слушайте, — занервничал он, — не надо реконструировать мне разум. Может, я и невротик, но мне моя собственная личность вполне по душе. Я ею горжусь и менять не собираюсь.

— Лампа вашу личность никак не изменит. — Хэмфрис нагнулся и включил аппарат. — Зато выведет на поверхность воспоминания, к которым сознание пока не имеет доступа. Я хотел бы проследить ваш жизненный путь до точки, в которой вам нанесли травму. Я хочу узнать, чего вы на самом деле боитесь.

Вокруг плавали черные тени. Шарп заорал и забился, пытаясь сбросить с рук и ног цепкие пальцы. Его тут же ударили — прямо в лицо. Он закашлялся и перекинулся вперед, сплевывая кровь, слюну и осколки зубов. На мгновение по глазам ударил слепящий свет. Его рассматривали.

— Сдох? — жестко спросил чей-то голос.

— Нет пока.

Шарпа чувствительно пнули в бок. Сознание то уходило, то возвращалось, в глазах двоилось, но он почувствовал, как хрустнули ребра.

— Но уже недолго осталось.

— Слышишь меня, Шарп? — просипел кто-то в ухо.

Он не ответил. Он лежал и пытался не умереть. Главное, отделить себя от растоптанного, искалеченного тела. Оно — не я.

— Ты, верно, думаешь, — проговорил голос — знакомый, вкрадчивый, мягкий, — что я сейчас скажу: вот, Шарп, это последний твой шанс, не упусти его. Так вот, нет у тебя шанса, Шарп. Ты его упустил. А сейчас я тебе скажу, что мы с тобой будем делать.

Он задыхался, не хотел слушать. Не хотел чувствовать того, что они делали с ним — долго, беспощадно. Но все равно слышал и чувствовал.

— Ну и отлично, — наконец сказал знакомый голос.

Они уже закончили. Сделали все, что хотели.

— Теперь выкидывайте.

То, что осталось от Пола Шарпа, подволокли к круглому люку. Вокруг распахнулась холодная тьма, полная тумана, — а потом его мерзко, пинком, вышвырнули в черноту. Он падал вниз, но не кричал.

Нечем было кричать. Нечем.

Лампа щелкнула, выключаясь, Хэмфрис наклонился и потряс скрючившегося в кресле человека за плечи.

— Шарп! — громко приказал он. — Проснитесь! Выйдите из сна, Шарп!

Человек застонал. Заморгал. Зашевелился. На лице застыло выражение беспримесной, страшной муки.

— Г-господи, — прошептал он.

Глаза оставались пустыми, тело беспомощно обвисло, еще не оправившись от перенесенной боли.

— Они…

— Вы очнулись, — сказал Хэмфрис — его еще потряхивало после увиденного. — Не волнуйтесь, вы в полной безопасности. Все прошло, закончилось, осталось в прошлом. В далеком прошлом.

— Кончилось? — жалко пробормотал Шарп.

— Вы вернулись из прошлого в настоящее. Вы слышите меня?

— Д-да, — еле выговорил Шарп. — Но — что это было? Они меня выкинули. Откуда-то. Куда-то. И я стал падать, падать… — Тут он задрожал всем телом. — Я упал. Я упал!

— Вы выпали из люка, — спокойно объяснил Хэмфрис. — Вас избили и жестоко изранили — похоже, эти люди решили, что вы мертвы. Но вы выжили. Вы живы. Вы сумели выкарабкаться.

— Но зачем? Почему они это сделали? — запинаясь, проговорил Шарп. — Его лицо осунулось и посерело, черты исказили страх и отчаяние: — Хэмфрис, помогите мне, прошу вас…