Особое задание

До метеостанции было всего четыреста метров. На половине дороги нас догнал «Виллис» и, лихо затормозив, остановился возле нас. Офицер, сидевший за рулем, жестом предложил нам занять места в машине. Нам хотелось пройти пешком по мягкой траве, надоели всякие машины, мы попытались было объяснить это офицеру. Мы показывали на солнце, снимали фуражки, нюхали воздух, глубоко вдыхали его. Но ничего не помогло, и мы вынуждены были сесть в машину.

На метеостанции временная, походная обстановка. Высокий, средних лет синоптик, зная уже, что нам надо лететь в Вашингтон и что погода предстоит хорошая, мало распространялся о погоде, а больше старался расспросить нас о том, как там, за океаном, в старом свете.

Отвечал он на наши вопросы примерно так:

- Погода по всему маршруту очень хорошая. А скажите, удержатся русские на Волге?

- Через два часа здесь от тумана и следа не останется. А как по вашему, до Баку немец не дойдет?

На небольшом листе белой бумаги синоптик написал нам сводку погоды на весь маршрут и по нашей просьбе на обратной стороне - вертикальный разрез погоды: незначительная облачность только местами и слабый ветер по всему маршруту. [50]

Мы тепло простились и расстались уверенные, что благополучно долетим до Вашингтона, а синоптик в том, что русские за Волгу немцев не пустят и Баку им не отдадут.

В столовой аэропорта, куда мы вернулись, завтрак был окончен и шли оживленные беседы все на ту же тему, которая интересовала не только синоптика на метеостанции, но и всех здешних офицеров.

Мы доложили Пусепу обстановку и сообщили свои соображения насчет того, что примерно через час, когда туман совсем рассеется, можно будет вылететь.

В окно блеснуло солнце, напомнило о теплом солнечном дне, и Вячеслав Михайлович предложил пойти всем к самолету, на воздух, на солнце, на зеленую траву.

По настоянию синоптиков мы оставили на метеостанции радиограмму о том, что наш самолет в такое-то время вылетает по такому-то маршруту в Вашингтон на высоте 2000 метров. Радиограмма была немедленно передана на все аэродромы, лежащие на нашем пути.

Туман над аэродромом рассеялся. Обычно сдержанный, наш командир развеселился и под общий смех подал протяжную команду:

- По ко-о-ням!

Все заняли свои места. Разом завертелись четыре мотора.

Легко и прямо-прямо побежал наш самолет по дорожке, набирая скорость с каждым метром разбега, и незаметно оторвался от аэродрома Гусс-Бей.

* * *

Самолет шел на юго-запад. Мы перемещались к южным широтам, солнце грело все сильнее. Это мы ощущали даже на высоте. [51]

Некоторое время самолет шел вдоль реки, тянувшейся узкой лентой параллельно нашему курсу и служившей для летчика хорошим ориентиром. Мы же, штурманы, доверившись реке и пилоту, грелись на солнце.

Лениво перебирали мы свои портфели, изредка записывали в бортжурнал показания приборов, а в общем, что называется, ничего не делали. Делать, собственно, было нечего. Воздух был прозрачный и видимость была беспредельной.

Под нами проплывала девственная Канада. Шестьсот километров мы летели над глухими, необитаемыми местами. Никаких признаков жизни, никакого человеческого жилья не встретили мы на этом пути. Всюду холмы и горы, густо поросшие лесом. Однообразную картину изредка нарушали озера и речки, вьющиеся среди лесных зарослей, между гор. Нигде нам не встретился ни один «пятачок», годный для посадки самолета. Случись в воздухе что-нибудь с моторами, и дело плохо: сесть абсолютно негде.

Но наши моторы были хороши. Они тянули дружно, ровно.

Кончились леса и горы; под нами зеркальные воды огромнейшего залива Святого Лаврентия. Справа, параллельно нашему курсу, лежал высокий, гористый, покрытый лесом берег залива.

Около пятисот километров мы шли вдоль прямого берега залива Лаврентия.

Мысли наши не были напряжены ни расчетами, ни измерениями, а глаза отдыхали на живописных зеленых берегах и на ровной зеркальной поверхности залива.

На берегу залива кое-где заметно было оживление. Встречались селения, шоссейные и грунтовые дороги. [52]

В заливе дымили трубами большие и маленькие суда. Чем дальше мы подвигались на юг, тем больше их было. В конце залива, на его берегу, мы увидели и железную дорогу.

Солнце поднималось все выше и все сильнее пригревало. Нагревался и наш корабль. Становилось жарко. Проснувшиеся от жары пассажиры освобождались от всего теплого и, полагая, что уже скоро Вашингтон, чистили костюмы, разглаживали складки, повязывали свежие галстуки. По кораблю разнесся запах одеколона и духов.

Как и предполагалось сначала, мы следовали на юг вдоль реки Лаврентия на высоте 2000 метров. Но через некоторое время стало так припекать, что не только нам было уже жарко, но, по некоторым признакам, и нашим моторам. И после того как один мотор стал чихать, как объяснили борттехники, от жары, нам пришлось подняться на высоту 3000 метров, где дышать было легче.

Все население корабля разоблачилось, люди остались в том, в чем обычно бывают на земле в жаркую погоду.