Особое задание

Спрятав в тайничке рацию, вернулся к себе в комнату. Нервно закурил. Что же случилось с Иозефом?

Пожалуй, следует съездить к Аккерману. Может быть, тот знает. Провел рукой по заросшему подбородку. Надо побриться. Спустился в кухню за горячей водой.

…Он намыливал вторую щеку, когда на лестнице послышались быстрые шаги жены Иозефа. По ее глазам сразу понял: стряслась беда.

— Бегите, они окружают дом!

Пичкарь полотенцем смахнул с подбородка мыло, метнулся вниз, в кухню.

Поздно. Черные мундиры мелькали мимо окна. От сильных ударов затряслась дверь. Что делать?.. Стрелять через дверь! Последнюю пулю — себе. Но пистолет у Иозефа! Итак…

— Скажите, что я квартирант! Чем занимаюсь — не знали, — бросил он обезумевшим от страха женщинам и в два прыжка поднялся в свою комнату.

Внизу послышался треск взломанной двери, топот вбежавших в кухню гитлеровцев, испуганный женский крик.

Под тяжелыми шагами затрещала деревянная лестница. Из распахнувшейся двери два эсэсовца навели на него автоматы.

— Руки вверх!

В комнату вошли еще трое. Высокий сухопарый гестаповец в черном мундире подошел вплотную, молча заглянул в глаза, самодовольно усмехнулся:

— Где рация?

— Какая рация? Я ничего не знаю. Живу здесь недавно. У меня…

— Обыскать!

Подскочивший эсэсовец ловкими, натренированными движениями обшарил Пичкаря, заставил раскрыть рот, вытянуть язык. Из кармана висящего на стуле пиджака достал документы Отакара Вашела, протянул гестаповцу. Остальные за то время успели перевернуть в комнате все вверх дном. По доносившимся снизу звукам можно было определить, что и там идет повальный обыск. Только бы не нашли рацию…

По лестнице поднимаются еще два гестаповца. В руках у одного радиостанция «Север», другой несет сверток с батареями.

— Герр комиссар, — обращаются к сухопарому, — нашли в мастерской, в саду.

— Ого! — при взгляде на рацию бровь комиссара лезет вверх. — Гость, оказывается, из Москвы, а мы думали — Лондон… Приятно познакомиться. Итак, для начала: кто руководитель, с кем связан? Быстро!

— Я здесь никого не знаю.

Страшный удар сзади по голове сбил его с ног. Комната поплыла, и все окружающее исчезло из сознания.

Очнулся от острой, пронизывающей боли в плече. Он сидит на стуле посреди комнаты. Рукав рубашки разорван до самого плеча. Один из гестаповцев прячет что-то блестящее в маленький черный футляр. В голове гудит, но мысль работает четко. Левой рукой потрогал затылок. Волосы слиплись от крови. Измазанную кровью руку вытер о полу рубашки. Теперь уже все равно.

Сухопарый гестаповец нагнулся с ухмылкой:

— Ну, теперь вспомнил?

— Нет.

Его сбили на пол, принялись с остервенением топтать, пинать сапогами, норовя угодить в пах.

— Нет! Нет!

Двое гестаповцев подхватили его, поставили в угол у двери. Сухопарый уже не ухмыляется. Выхватив пистолет, с перекошенным от злобы лицом подскочил, с размаху больно ткнул стволом в грудь.

— Последний раз спрашиваю! Будешь говорить? Кто руководитель? Где он?

Пичкарь замотал головой. Парабеллум в руке гестаповца задергался. Несколько пуль раздробили Пичкарю левую ступню.

— Будешь говорить?

Пичкаря сбросили вниз по лестнице. От удара об пол он на мгновение потерял сознание. Со стоном перевернулся на бок. Вставшая перед глазами картина сразу заставила забыть о невыносимой боли в раздробленной ступне: один из гестаповцев зажал в коленях зашедшегося в крике малолетнего Пепека и показывал ему, как другие топчут ногами его маму.

Из соседней комнаты доносились злобные выкрики гитлеровцев и частые глухие удары — там, наверное, избивали брата жены Иозефа, молодого крепкого парня.

В кухню втолкнули бабушку. Двое садистов на глазах у Пичкаря вцепились в седые волосы обезумевшей от страха и горя женщины.

Сцепив зубы, забыв обо всем на свете, Пичкарь рванулся на помощь. Трое гестаповцев навалились на него, скрутили, потащили на улицу к стоящей у тротуара машине.

Невдалеке у трамвайной остановки собралась большая толпа людей. Цепь эсэсовцев в черных стальных касках с приготовленными к стрельбе автоматами перегородила улицу. Глаза людей горели ненавистью. Тут и там раздавались гневные крики.

В машину бросили потерявшего сознание от побоев парня, на неподвижное тело сына толкнули старую мать. В доме осталась жена Иозефа с ребенком. Несколько гестаповцев остались в засаде — поджидать, не вернется ли домой Иозеф.

Машина в сопровождении мотоциклистов помчалась по улицам Праги.

Они лежали, брошенные на пол автомобиля, снискавшего среди пражан мрачную славу. Железный пол фургона казался раскаленной плитой. Каждый толчок отзывался жгучей пронизывающей болью в избитом теле. На скамьях вдоль глухого кузова, упираясь сапогами в лежащих на полу, сидели гестаповцы. Матовая лампочка под потолком тускло освещала палачей и их жертвы.

Как долго и как быстро мчится машина. Куда их везут? В гестапо? В тюрьму?

Наконец автомобиль остановился. Задняя дверь кузова распахнулась:

— Выходи!

Пинками их вышибли из машины.