Лесной образ жизни и постоянная опасность обострили все чувства восприятия: слух, зрение и даже инстинкт.
Подобно диким обитателям леса, я научился бесшумно и быстро ходить, незаметно исчезать при появлении опасности. Не хочу приписать себе в заслугу (не только я в одиночку сражался), но через несколько дней после того, как я возобновил военные действия, стал замечать на большаках щиты с аккуратной надписью по-немецки: «Ахтунг! Партизанен!»
Действовал я обычно рано утром или перед закатом солнца. Где-нибудь в заросшем овражке или сарае-развалюхе, поблизости от большака, имея за спиной в качестве прикрытия лес, устраивал засаду и начинал поджидать врага.
Ждал порой долго, перенося терпеливо укусы комаров. И как только на большаке появлялась подходящая цель: связной мотоциклист, одинокая повозка, пара или тройка велосипедистов,- брал противника на мушку. Сделав выстрел, исчезал бесследно в лесу.
Трудно приходилось мне, но солдатского долга я не забывал.
Не помню, на какой день, после очередной вылазки сидел «дома». Грелся у костра и варил картошку. Было холодно. Шел дождь, и даже снежинки кружились в воздухе.
Раздумался о тех, кто в такую непогодь скитается по лесу. Только подумал об этом - сзади скрипнула дверь. Схватив винтовку, обернулся. В дверях стоял лет сорока пяти красноармеец в шинели. В руках - опущенная стволом вниз винтовка.
Заходи! - пригласил я.
Перешагнув порог, он уселся у костра. Зябко поеживаясь, протянул руки к огню.
- Иду мимо, смотрю - дымок из-под крыши, дай, думаю, зайду, - заговорил он.
- Откуда идешь? - спросил я.
- Из-под Дорогобужа. Из корпуса Белова я. Они ушли на прорыв, а я отстал. Пробираюсь теперь к фронту. А с тобой что приключилось?
Я рассказал.
- Как тебя зовут?
- Иваном.
Я был доволен встречей. Жизненный опыт старшего для меня девятнадцатилетнего парня немало значил.
- Хочешь картошки? - предложил я гостю, снимая котелок с кирпичей.
- Не откажусь, - потирая руки, он отложил большую картофелину. Старательно, неторопливо мы принялись очищать горячую, обжигающую руки и губы картошку.
А дождь все шел и шел, стуча в крышу и стены. Хорошо иметь над головой пусть дырявую, но все-таки крышу.
На наш дымок набрели еще двое. Они тоже шли на восток, к фронту. Один был беловец-сержант, а второй десантник, и тоже, как и я, из 9-й бригады.
Он мне и рассказал о судьбе бригады после ее переправы через Угру. На подходе к Варшавскому шоссе, в лесу, около села со странным названием Шуи, бригада соединилась с конниками Белова и с остальными бригадами корпуса. Немцы, видимо, пронюхали: как только закатилось солнце и первые взводы и роты двинулись через Варшавку, поднялись в небо осветительные ракеты, фашисты открыли пулеметный и минометный огонь. Со стороны села появились танки. Огонь из пулеметов и пушек такой открыли, что, казалось, никто через дорогу не пройдет. И тогда - бывают же отчаянные! - какой-то богатырь-беловец в бурке как крикнет басом:
- Гвардейцы, за мной! - И во весь мах на коне под пули.
- Бей фашистов! - подхватили десантники и лавиной, вместе с конниками, рванули через шоссе.
- Если бы не танки, я, пожалуй, и успел бы перейти Варшавку, но они, давя коней и людей, перегородили дорогу.
- Много наших прорвалось? - спросил я.
- Больше половины. Вместе с Беловым мы отошли в лес и там вот с сержантом отбились в темноте. Но что бы там ни было, а к своим прорвемся! - закончил десантник и подтвердил свою решимость крепким русским словом.
Опережая события, хочу сказать, что оставшаяся часть десантников под командованием подполковника Карнаухова (заместителя командира 8-й бригады), не без потерь, конечно, позднее тоже пробилась на Большую землю. Генерал-полковник Белов и некоторая часть командиров, имевших ранения, были вывезены из-за линии фронта на самолетах.
На следующее утро, когда дождь перестал, мы пошли вчетвером к линии фронта, имея весьма смутное о ней представление.
В лесах встречалось много групп, группок и просто одиночек-бойцов, пробиравшихся к своим, на восток. Далеко не всем удавалось достигнуть цели и пересечь заветную черту. Многие гибли под огнем засад, подрывались на минных полях, попадали в плен. В прифронтовой полосе за нами охотились немцы с овчарками и предатели. Попавшие в кольцо облавы, ожесточась, бились до последнего патрона. Расстреляв все патроны, прикладами отбивались от наседавших врагов и разъяренных псов. А потом жители окрестных деревень в который раз копали безымянные могилы.
Наша группа пошла в сторону Вязьмы. Дядя Ваня, так я называл своего нового товарища, был за старшего. Сам он был тамбовским, в корпусе Белова служил обозником.
Шли, ориентируясь на звуки артканонады, доносившейся с востока. Настроение, как ни странно, было приподнято-торжественное.