Особые отношения

— Одна проблемка, — сказал он. — Меня на три недели переводят в Париж… наш тамошний представитель должен съездить в Штаты, кто-то у него умер в семье. Так что через два дня я уезжаю. И график на эти дни у меня просто сумасшедший, сама понимаешь, все забито.

— Ну а я практически свободна — так что, если выкроишь полчасика, я подстроюсь…

— Тогда, может, в девять пятнадцать завтра утром?

— Куда подъехать?

— Знаешь «Набережную», ресторан в Олдвике? У них можно позавтракать. Времени у меня мало. От силы полчаса.

Я надела свой единственный приличный черный костюм, полученный из чистки, и — хотя это было мне совершенно не по средствам — ухнула тридцать фунтов на стрижку и укладку в парикмахерской на Патни Хай-стрит. В ресторан я прибыла на пятнадцать минут раньше срока. Он оказался этакой ультрамодной империей пищи — кругом хром, стекло, лоск и глянец. Даже сейчас, в утреннее время, зал был заполнен богато одетыми клиентами, которые громко переговаривались, перекрывая шум и грохот, царивший вокруг. Меня проводили к столику, который Джейсон зарезервировал на свое имя. Я заказала капучино, читала «Индепендент» — и ждала.

— Девять пятнадцать… девять тридцать… К этому времени я заволновалась, поскольку к одиннадцати должна была поспеть в Уондзуорт на еженедельное свидание с Джеком. Для этого мне необходимо было уйти из ресторана не позднее девяти сорока пяти. Я все время спрашивала, не звонил ли мне Джейсон. Извините, никто не звонил, был ответ.

Я уже попросила официантку принести мне счет, когда он вдруг явился. На часах было девять сорок три. Взмыленный Джейсон начал взахлеб рассказывать, что сегодня с утра пораньше Ханг Сенг[42] вдруг преподнес сюрприз, на финансовом рынке внезапный подъём… ну, словом, все закрутилось, сама знаешь, как это бывает…

Я знала — но еще я знала, что мне пора уходить. Однако при этом мне не хотелось объяснять Джейсону причину, по которой я должна бежать, вообще не хотелось посвящать его в историю того, как и почему у меня отобрали ребенка. И я отдавала себе отчет в том, что это — единственный шанс поговорить с ним о работе и, может быть, получить хоть какой-то заработок. Работа мне сейчас нужна была позарез — и так же позарез нужно было вовремя прибыть в Уондзуорт и произвести благоприятное впечатление на социального работника, показать себя человеком ответственным и надежным, которому можно доверить, воспитание ребенка.

Словом, я решила рискнуть и сразу, как поговорим, раскошелиться и рвануть до социального центра на такси. После этого я объяснила Джейсону, что должна обязательно уйти в десять пятнадцать и ни минутой позже. Он заказал кофе. Я — второй капучино. Первые двадцать минут он говорил без умолку, рассказывал об ужасной кадровой политике на Си-эн-эн после слияния, о многочисленных увольнениях и о том, как в Атланте никто из тех, кого сократили, так и не смог найти места в «новостном информационном секторе», как его бывший босс теперь переключился на книготорговлю, настолько туго с работой. Правда, в европейском отделении Си-эн-эн дело обстояло немного получше — здесь была отлажена четкая система, позволяющая нанимать внештатных корреспондентов по кратковременным контрактам. Я с некоторым облегчением перевела дух, подумав: вот сейчас он мне что-нибудь предложит. Но тут он внезапно сменил тему разговора:

— А знаешь, мы ведь разводимся с Джейни.

С Джейни они были женаты четыре года. Ей, как и самому Джейсону, недавно исполнилось тридцать. Блондинка, развязная, раздражительная, она уже два года назад (когда я познакомилась с ней в Каире) сетовала на низкие заработки журналистов. Сама она до замужества была в Атланте агентом по недвижимости.

— Когда мы познакомились, ей было двадцать пять, девчонка из Джорджии, которой казалось, что встречаться с парнем из Лиги Плюща[43], который к тому же в свои двадцать пять уже журналист Си-эн-эн, — это так гламурно и шикарно. Но ездить ей жутко не нравилось — помнишь, как она все время ныла в Каире, а уж в Париже ее просто тошнило от французов… правда, должен тебе сказать, она не единственная американка, которая терпеть не может французов. А потом на горизонте замаячил Лондон, я и подумал, что ей будет приятно окунуться опять в английскую речь — что это спасет наш брак. Черт, как же я ошибался. Французы по сравнению с британцами — просто друзья-соратники. «Самые мерзкие, невыносимые, невоспитанные, смрадные людишки, с какими я когда-либо имела несчастье встречаться». Извини меня, пожалуйста, что передразниваю ее акцент, как у Скарлетт О'Хара.

— Неужели так и сказала — «смрадные»? — переспросила я, пытаясь изобразить вежливый интерес и сочувствие, хотя сама была как на иголках: время неумолимо шло. Я бросила взгляд на часы. Десять десять. Нужно было перебить его, заговорить о своем деле. Но он завел рассказ о том, как три недели назад Джейни вернулась из Атланты, где гостила две недели, и сообщила, что влюбилась в бывшего одноклассника…