Особые отношения

— Боюсь, что именно так все и было. В то время как ее сын постепенно оправлялся от желтухи, она на глазах у всей палаты демонстрировала крайнюю возбудимость и нервозность, до такой степени, что я был вынужден призвать ее к спокойствию и напомнить, что такое поведение неприемлемо.

— Мы знаем, что в то время миссис Гудчайлд страдала от послеродовой депрессии. Вам, несомненно, и раньше приходилось иметь дело с пациентками с таким же диагнозом?

— Разумеется. Ее состояние нельзя назвать нетипичным. Однако мне не встречались пациентки настолько агрессивные и даже опасные — до такой степени, что, услышав, что ее муж обратился в суд с просьбой лишить ее права проживать с ребенком, я вовсе не был удивлен.

— Благодарю вас, мистер Хьюз. Я больше не имею вопросов.

С места поднялась Мейв Доэрти и заговорила ледяным, ровным голосом:

— Мистер Хьюз… Я просила бы вас припомнить, когда вы распорядились привязать миссис Гудчайлд к больничной койке.

Хьюз растерялся.

— Я вообще не отдавал такого распоряжения, — ответил он почти с негодованием.

— А какого числа вы прописали ей большие дозы транквилизаторов?

— Да ей и не были показаны серьезные транквилизаторы. Она получала небольшие дозы мягкого антидепрессанта, помогавшего ей справиться с послеоперационным шоком после экстренного кесарева сечения.

— А когда вы перевели ее в психиатрическое отделение своей больницы?

— Ее никогда не переводили в психиатрическое отделение, не прописывали сильных транквилизаторов и никогда не привязывали к кровати.

Мейв Доэрти посмотрела на него и улыбнулась:

— Прекрасно, сэр, но как же тогда вы можете назвать миссис Гудчайлд опасной пациенткой? Если бы она действительно представляла опасность, вы обязаны были бы предпринять все эти меры…

— Действительно, каких-то агрессивных действий она не совершала, ее поведение оставалось в пределах допустимого, но ее высказывания…

— Но, как вы только что указали, пациентка находилась в состоянии послеоперационного шока, не говоря уже о потрясении от известия, что ее сын находится в реанимации. К тому же вначале были еще и подозрения, что мозг ребенка мог быть травмирован в момент родов. В подобных обстоятельствах нет ничего удивительного, что пациентка была возбуждена.

— Знаете, есть большая разница между возбуждением и…

— Грубостью?

Тут вмешался Трейнор:

— Прошу вас воздержаться и не подсказывать свидетелю, что он должен говорить.

— Простите, Ваша честь, — проговорила Мейв Доэрти и снова повернулась к Хьюзу: — Позвольте мне сформулировать это так: поскольку мы с вами согласились, что поведение миссис Гудчайлд не было агрессивным и оставалось в пределах допустимого, то на каком же основании вы заявляли, что она — одна из самых опасных пациенток из всех, с которыми вам приходилось иметь дело?

— На том основании, что, как я только что пытался сказать, пока вы меня не перебили, оскорбительность ее высказываний была непомерной.

— В каком смысле непомерной?

— Она разговаривала чрезвычайно резко и была непочтительна…

— Ах вот что, — громко сказала Мейв. — Она была непочтительна. По отношению к вам, осмелюсь предположить?

— Ко мне и к персоналу, да.

— Но особенно по отношению к вам, да?

— Она действительно разговаривала со мной очень зло.

— Она использовала нецензурные или бранные выражения, оскорбляла вас или обзывала?..

— Нет, не совсем… Но она подвергала сомнению мои медицинские суждения.

— И вот это можно назвать непомерным оскорблением, по-вашему?

Хьюз посмотрел на Люсинду Ффорде, как актер, забывший роль.

— Пожалуйста, ответьте на мой вопрос, — обратилась к нему Мейв Доэрти.

— Обычно мои пациенты не оспаривают моих слов, — ответил Хьюз.

— А эта американка оспаривала — и вам это не понравилось, не правда ли? — И, не дав ему возможности ответить, она сказала: — Больше не имею вопросов, Ваша честь.

Судья повернулся к Люсинде Ффорде и спросил, желает ли она задать вопросы свидетелю.

— Да, Ваша честь. — Она встала. — Мистер Хьюз, повторите, пожалуйста, что, со слов одной из медсестер, сказала миссис Гудчайлд о своем ребенке.

Губы Хьюза изогнулись в улыбке, он успокоился. Промокнув лицо платком, он холодно и гневно посмотрел на меня:

— Сестра сообщила, что миссис Гудчайлд сказала: «Он умирает — а меня это не волнует. Можешь ты это понять? Меня это не волнует».

— Благодарю, мистер Хьюз. Вопросов больше не имею.

Хьюз посмотрел на судью, который сказал, что он может идти. Тогда он, исподлобья злобно взглянув на Мейв Доэрти, направился к выходу.