Особые отношения

— Это не благотворительность. Это подарок. Подарок на память перед тем, как я попрощаюсь с этим городом.

Я оторопела.

— О чем ты говоришь? — только и удалось мне выдавить.

— Мы возвращаемся в Нью-Иорк. Александр только вчера узнал о переводе.

— А когда вы едете?

— Через две-три недели. В фирме прошла серьезная реорганизация, в результате Александра сделали старшим партнером, и он должен возглавить отдел судопроизводства. Нам организуют переезд по-быстрому, пока в школе каникулы.

Меня снова охватила тревога. Маргарет — моя единственная подруга в Лондоне.

— Черт, — пробормотала я.

— Самое правильное слово, — отреагировала она. — Потому что, как я ни жаловалась на Лондон, как ни ворчала, а теперь понимаю, что буду страшно по нему скучать, когда мы вернемся в свою дыру, я стану домоседкой, буду возить деток на футбол, раздражаться на соседей по Чаппакуа[16] и удивляться, почему все вокруг такие зануды.

— А не может Александр попросить, чтобы ему разрешили задержаться подольше?

— Никаких шансов. Если фирма чего-то хочет, она это получает. Верь мне, через три недели я буду тебе отчаянно завидовать. Хоть этот город порой и способен свести с ума, зато здесь всегда так интересно.

— К тому времени, как Тони добрался до больницы в тот вечер, меня уже перевели в уютную и удобную одноместную палату. Но когда мой муж спросил о причинах этого внезапного улучшения условий — и я рассказала ему о великодушии Маргарет, — его реакцией было полное неприятие, резкое и решительное.

— И какого черта она это устроила?

— Это ее подарок. Мне.

— Ты что, выпрашивала у нее подачки?

Я уставилась на него круглыми от удивления глазами:

— Тони, что ты…

— Признайся, пела Лазаря, била на жалость?

— Ты действительно думаешь, что я на такое способна? По-твоему, это на меня похоже?

— Ну, ей же явно стало так жалко тебя, бедняжку…

— Я повторяю: это подарок. И ее искреннее желание помочь мне…

— Мы его не принимаем.

— Но почему?

— Потому что я не принимаю подачек от богатеньких американок.

— Это не подачка. Она мой друг и…

— Я сам за все заплачу.

— Тони, но счет уже оплачен. И вообще, не вижу проблемы!

Молчание. Я, конечно, понимала, что проблема есть: это гордыня Тони. Он, разумеется, никогда бы этого не признал. Поэтому он только пробормотал:

— Лучше бы ты сначала посоветовалась со мной.

— Понимаешь, это было сложно — ты весь день не звонил. А пока меня не перевели сюда, где есть телефон прямо у кровати, мне трудновато было стоять и дозваниваться тебе самой. Учитывая, что мне велели как можно меньше двигаться.

— Как ты себя чувствуешь?

— Кожа зудит поменьше. И я даже передать не могу, как рада, что выбралась из той богом забытой палаты.

Пауза. Тони не смотрел на меня.

— На какой срок Маргарет оплатила палату?

— На три недели.

— Хорошо, я буду оплачивать ее дальше, сколько потребуется.

— Отлично, — сказала я спокойно, преодолев искушение сказать: «Лишь бы ты был доволен, Тони». Вместо этого я показала на пакет из универсама «Маркс и Спенсер», который он не выпускал из рук, и спросила: — Неужели, прибыл ужин?

Тони пробыл у меня целый час — наблюдая, как я поедаю принесенные им сэндвичи и салат. Рассказал, что звонил в «Пост», разговаривал с Э. Д. Гамильтоном и сообщил ему, что я внезапно попала в больницу.

— Уверена, он был безутешен, — отозвалась я.

— Да уж, безумного участия я в его голосе не уловил.

— Ты что-нибудь сказал ему о том, что я вышла из строя на несколько недель?

— Я не такой тупой.

— Мне бы хотелось самой сообщить об этом главному.

— Подожди пару деньков, отлежись, приди немного в себя. А то сейчас ты совсем никакая.

— Да, ты прав. И больше всего мне сейчас хочется отключиться на три недели, отоспаться, а потом проснуться и обнаружить, что я уже не беременна.

— Все будет хорошо, — утешил Тони.

— Конечно… когда перестану выглядеть так, будто меня избил муж.

— Никто все равно не поверит, что тебя избил муж.

— Почему это?

— Потому что ты крупнее меня.

Я невольно рассмеялась. Тони — я снова отметила это — всегда удавалось меня рассмешить, если только наш разговор начинал переходить в спор или если ему казалось, что я чем-то слишком обеспокоена У меня была уйма причин для беспокойства, но я слишком устала, чтобы все это обсуждать: свое физическое состояние, страх, что я потеряю ребенка, мысли о том, как отреагируют в «Пост» на известие о моем неопределенно долгом больничном, не говоря уже о таких будничных домашних вещах, как неоконченный ремонт. Усталость накрыла меня, как волной, и я сказала Тони, что буду спать. В ответ он с прохладцей поцеловал меня в голову и пообещал заскочить завтра утром до работы.

— Захвати побольше книжек, — попросила я. — Я ведь здесь на три недели, а это долго.