Особые условия

- А теперь, когда все выпили за откровенность, скажите мне, будьте добры, какой вывод вы повезете завтра на самолете? - Пангошкин был бледен, совершенно трезв, и выражение его лица было скорбным, но не несчастным, не просящим. - Полагаю, - продолжал он, - я заслужил, чтобы со мной разговаривали честно, прямо, без канцелярских хитростей и чиновничьих недомолвок.

- Да, Николаша, за такой стол ты можешь требовать что угодно! - Чернухо сделал отчаянную попытку свести разговор к шутке. Но Панюшкин спокойно и твердо прервал его:

- Я не мешал вам работать, не строил козней и надеюсь на такое же отношение к себе. Олег Ильич! Вам слово.

- Может быть, об этом лучше поговорить завтра, - растерялся Мезенов. Сегодня, здесь... как-то вроде не очень кстати?

- Нет, здесь, сейчас очень кстати, - быстро сказал Панюшкин, налегая на "о", положив кулаки по обе стороны своей тарелки. - Прошу! А завтра мы поговорим о деталях. Если в этом будет надобность.

- Хорошо, - тяжело вздохнул Мезенов. - Пусть будет по-вашему. Возможно, так даже лучше.

- Собственно, о выводах я догадываюсь, - сказал Панюшкин. - Поэтому вы не думайте, пожалуйста, что открываете мне служебную тайну. О выводах нетрудно догадаться даже сейчас, по выражению ваших лиц, по тому, как неохотно вы согласились огорчить меня в столь неслужебной обстановке, - он жестко усмехнулся. - Но догадки-это несерьезно. Я не хочу работать с догадками.

- Работать? - переспросил Опульский.

- Да. Работать. Я не хочу, чтобы мои дальнейшие действия, мысли, выводы, размышления, что еще... моя оборона, скажем так, основывались бы на догадках.

Я хочу работать наверняка.

- Хорошо, - повторил Мезенов. - Так вот вывод...

Вкратце он звучит примерно так... Вы простите меня, Николай Петрович, Мезенов в эту минуту совсем не был похож на уверенного в себе секретаря райкома - за столом сидел растерянный, хмельной и взъерошенный мальчишка с торчащим кадыком, худенькой шеей, неважно подстриженный, со сбившимся в сторону галстуком. - Вы простите меня, думаю, что будет лучше, если я скажу протокольными фразами, поскольку мое личног к вам отношение может не совпадать с выводами всей Комиссии.

- Да, конечно. Говорите. И у нас еще останется водка и останутся силы, чтобы скрасить то впечатление, которое вы произведете своими жестокими словами, - Панюшкин еще находил в себе силы подбадривать Мезенова.

- И еще одно, Николай Петрович... Мне хотелось бы думать, что вы понимаете и мое положение как руководителя, и самой Комиссии... Мы выполняли задание, довольно неприятное для всех нас, но...

- Господи, да скажите уже эти протокольные слова. А не то я вам их сам скажу.

- Откуда они вам известны? - удивился Мезенов.

- Боже мой, Олег Ильич! Я их знал еще тогда, помните, дней десять назад, когда мы разговаривали в вашем кабинете и вы сказали мне, что приедет Комиссия.

Тогда уже я мог продиктовать вам те фразы, которые вы никак не решитесь произнести сейчас.

- Николашка, - тихо и печально сказал Чернухо, - скажи эти слова сам. Скажи, Николашка.

- Если вы правильно сформулируете выводы Комиссии, - Мезенов в запальчивости выхватил из кармана сложенные вчетверо несколько листков бумаги и потряс ими в воздухе, - я порву это заключение!

- Вы не сделаете этого, - сказал Панюшкин. - Разворачивайте ваши бумажки, находите последнюю страницу, последний абзац... Нашли? Сверяйте! Отдавая должное руководству экспедиционного отряда и, в часгности, начальнику строительства товарищу Панюшкину, отмечая своевременность принятия необходимых мер, связанных со.строительством подводного переходного нефтепровода, а также полную готовность коллектива рабочих к укладке в зимних условиях, но учитывая в то же время сложившееся положение на строительстве, неблагоприятность погодных условий, оторванность объекта от баз материально-технического снабжения, сложность организации всех видов работ, учитывая также возраст товарища Панюшкина, Комиссия считает желательным иметь на этой должности человека более молодого, энергичного и в то же время достаточно грамотного... Вот что написано у вас в последнем абзаце, дорогой мой Олег Ильич.

Мезенов молча сложил заключение и сунул его а карман. Он смотрел на Панюшкина, как на человека, который только что у него на глазах легко и небрежно выполнил смертельный трюк. Все молчали, и только слышно было, как Панюшкин с легким треском сгибает и разгибает клешню краба. Потом клешня как-то выскользнула из его пальцев и упала на пол. Панюшкия наклонился, поднял ее и снова положил на стол - розовую клешню с вывороченным белым суставом.

- Есть еще самый последний абзац, - нарушил молчание Чернухо.

- Да? - Панюшкин вскинул голову, и в глубоко спрятанных синих его глазах вдруг вспыхнула немыслимая, невероятная надежда, ожидание подарка, о котором он догадывался, но получить который даже не надеялся. И Чернухо, опустив глаза, медленно, по слогам, нарочито сухим голосом, словно бы этим открещиваясь от того, что говорит, прогнусавил: