Особые условия

А самое страшное то, что такой тип ни во что не ставит человека, если о нем ничего нигде не написано. Его не тронет ваша честность, порядочность, он смеется над ними, потому что это дает ему право как бы уравняться с вами, стать выше вас! Преданность делу он называет наивностью, бескорыстность-слабостью, честностьтрусостью, дескать, трусишь ты, потому и честный.

- А дальше? - спросил Чернухо.

- А коли все это так, и люди-такие ничтожества, значит, по отношению к ним оправдана любая подлость, потому что она уже перестает быть подлостью, она исчезает как понятие и становится просто одним из вариантов поведения. Заодно теряется настоящий смысл таких понятий, как дружба, верность, взаимовыручка...

- Надеюсь, не по моей вине?

- Трудно сказать, Ливнев. Но я не заметил в вашей деятельности стремления вернуть этим понятиям их первоначальный смысл. Ваши методы, о которых вы говорили с таким душевным волнением, приводят к тому, что люди перестают узнавать и ценить в ближних естественное, настоящее, искреннее. Всяким бросовым выгодна расплывчатость, неопределенность понятий, они толкуют их уже по своему разумению. Оказал кому-то ловкую услугу-назвал взаимовыручкой, познакомился с нужным человеком, и, пожалуйста, - дружба, продал ближнеговот тебе и принципиальность, разболтал чужие тайны и-торопится записать себя в простодушные да бесхитростные. Вот поэтому, Ливнев, меня вовсе не восторгает ваша бесшабашность, когда вы говорите об украшательских методах. Согласитесь, здесь есть и оборотная сторона-человеку, которого критикуете, вы тоже не воздаете должного! Для пользы дела, для наглядности вы готовы сровнять его с землей, чтобы ваша мысль, ваше отношение к человеку, его ошибкам выглядели выпуклее, яснее. Получается, что у вас за пазухой не только механическая бритва и галстук на резинке-и булыжник у вас там припрятан.

- Видите ли, Николай Петрович, мне не хотелось бы спорить именно с вами, - Ливнев улыбнулся широко и располагающе. Только глаза у него не смогли улыбнуться, они просто сощурились, чтобы не портить общей картины. - Мне тяжело с вами сегодня спорить, сегодня вы личность неприкосновенная.

- Это почему же? - спросил Панюшкин понимающе.

- Да как сказать...

- Вот так и скажите. Мол, учитывая выводы Комиссии, которые мне еще предстоит услышать, вам не хотелось бы огорчать меня по мелочам.

- Николай Петрович, мне иногда кажется, что вам неинтересно с людьми... Вы их видите на три хода вперед.

- Наоборот, это придает дополнительный интерес.

И потом, я далеко нс всех вижу на три хода вперед. Есть люди очевидные, поступки и мысли которых легко предсказуемы. Эти люди могут быть в чем-то умными, талантливыми, тонкими, но они очевидны. С ними скучно.

От них никогда ничего не ждешь в смысле общения.

А что есть у нас, кроме общения? Вообще, что есть у людей, кроме возможности общаться?

- Есть еще материальные блага, ради которых все мы в данный момент здесь сидим, - неожиданно проговорил Тюляфтин.

- Вот здесь! - Панюшкин ткнул пальцем в пол. - Под нами! Под Поселком лежит телефонный кабель, который соединяет Остров с Материком. Так вот, через Пролив его проложили гораздо раньше, нежели трубопровод. Проложили, чтобы общаться!

- Возможно, вы и правы, Николай Петрович, мнения людей могут быть различны, как и сами люди... Можно сравнить трубопровод с телефонным кабелем, но, как говорится, одними разговорами сыт не будешь, не правда ли?

Чернухо, припав грудью к столу, внимательно, с напряженным сосредоточением слушал Тюляфтина, а когда тот умолк, некоторое время сидел, уставясь взглядом в стол, а потом покрутил головой.

- Вы не согласны со мной, Кузьма Степанович? - поинтересовался Тюляфтин.

- Не знаю. Может, и согласен. Я ничего не понял.

- Возможно, это не моя вина?

- Разумеется. Это я, старый дурак, выпил лишнего... Со мной это бывает-перестаю понимать человеческую речь. К примеру, каждое слово в отдельности понимаю, а вот что они значат все вместе-хоть убей!

Особенно, когда речь идет о чем-то... возвышенном, - Чернухо сокрушенно покачал головой.

- Очевидно, вам надо избегать разговоров о возвышенном, - Тюляфтин обвел всех сверкающим взглядом.

Каково, мол?

- Стараюсь, - вздохнул Чернухо. - Но, когда выпью, не могу с собой совладать. Вот и сейчас сидит у меня на языке вопрос к товарищу Белоконю, представителю правосудия в нашей теплой компании. Вот скажите мне, будьте добры, всегда ли правосудие исходит из действительной вины человека или же его проступок попросту подгоняется под статью - ту или иную?

- Теперь уже я ничего не понимаю, - улыбнулся Тюляфтин.

- Мой совет-говорите только о возвышенном, - быстро сказал Чернухо и снова повернулся к Белоконю.

- Другими словами, вы считаете, что человека нужно судить, не применяя статей закона? Так? Как бог на душу положит? Хорошее настроение у судьи-простит, плохое-на десять лет посадит! Да? - следователь выжидающе посмотрел на Чернухо.

- Нет. Я не о том. Я о другом. Вот сидит человек на скамье подсудимых. Судят его или некий абстрактный объект, совершивший нарушение общественной морали?

- Судят его.