- На кого? - Белоконь не давал Ливневу передышки, своими вопросами он как бы отсекал у того возможные пути отступления. Ливнев начал догадываться, что следователь действительно знает нечто такое, что меняет картину события. - Так на кого же, по вашему мнению, было совершено покушение? - повторил Белоконь.
- Ну, естественно... На Большакова... На кого же еще... А что, разве нет? Ведь никто из нас не сомневается, что покушение совершено, потому вы и здесь... Его, правда, можно назвать иначе, но ведь не в словах дело, верно?
- Плывете, Ливнев, плывете! - рассмеялся Белоконь. - Выражайтесь внятнее. А то начали вы куда бойчее! Ну ладно... Вы утверждаете, что на Большакова совершено покушение. Я правильно вас понял? Ничего не напутал?
- Да, примерно, - вынужден был сказать Ливнев. - Так можете и записать в протоколе.
- Запишем. Но вам отвечаю - ничего подобного.
Ошибаетесь. Не знаю, сознательно или бессознательно, но ошибаетесь. На Большакова никто не покушался.
- Но разве не Большаков лежит в больнице?
- О чем мы говорим? О больничных клиентах или о покушении? На Большакова никто не покушался. Покушались на Горецкого. Но, поскольку покушавшийся не знал о поисках, не знал, что буквально рядом с ним, скрытые бураном, находились другие люди, он принял первого же встретившегося ему человека за Горецкого.
И столкнул этого человека с обрыва. На ледяные торосы.
Этим человеком оказался Большаков.
- Выходит, сталкивали Горецкого? - спросил Пашошкин.
- Да. А столкнули Большакова.
- Кто?
- А как вы думаете?
- Только у одного человека могут быть для этого серьезные основания... Но мне не хотелось бы подозревать его.
- Не надо его подозревать, - сказал Белоконь. - А то чего доброго вы так разохотитесь, что начнете подозревать всех подряд, направо и налево. Это нехорошо, Ливнев. Это безнравственно. Вам не кажется?
- Послушайте, Белоконь! - закричал Ливнев. - А вам не кажется, что вы ведете себя...
- Это сделал не Жмакин, - негромко сказал Белоконь и улыбнулся Ливневу в лицо.
- А кто же? - подал голос Опульский. - Мне кажется, что... в общем-то, у нас уже сложилось мнение, да и не только у нас, весь Поселок в один голос...
- Это сделал Юра! - Белоконь горделиво осмотрел всех, вскинув подбородок, задержал взгляд на Ливневе, повторил, теперь уже только для него. - Да, это сделал мальчик Юра. Тот самый, которого Горецкий уговорил идти с собой. По дороге он признался Юре, что ударил ножом Елохина. Ночь, буран, опасность-все это предрасполагает к откровенности. Но он не мог предположить, как поступит Юра. А тот попросту удрал. Спрятался от Горецкого. А потом, когда уже начались поиски, Юру настиг Большаков. А Юра, решив в темноте, что это Горецкий, что он опять потащит его с собой, толкнул Большакова в спину. В полной уверенности, что это был Горецкий.
- Выходит, ему здорово повезло? - заметил Meзенов.
- Горецкому? Не сказал бы. Ему тоже досталось.
Обмерз, перестрадал, перебоялся... А кроме того, будет суд. Ведь будет.
- Я бы не сказал, что Горецкий совершенно невредим, - подозрительно сказал Ливнев. - То, что он перестрадал, - ладно. Но я видел его сегодня, разговаривал с ним, Горецкий милостиво согласился дать мне небольшое интервью, поделился своими впечатлениями о том буране, о той ночи... Знаете, повреждения написаны у него прямо на лице.
- А это уже работа Жмакина. Он нашел Горецкого и, убедившись, что Юры рядом с ним нет, маленько помял его. Вот и все. Горецкий обвиняется в злостном хулиганстве по статье двести шестой. Больше никто ни в чем не обвиняется. Действия Юры нельзя назвать покушением. Горецкий даже не знает, кто ему помял бока на Проливе. Налетел, говорит, медведь, тормошить начал, про Юру спрашивать, а узнав, что Юра где-то затерялся... несколько раз приложился к нему. Но кто это был, Горецкий не знает. Или не хочет знать. Это его дело.
- Но, очевидно, ваше дело-восстановить справедливость, - неуверенно произнес Опульский. - Проследить не только внешнюю сторону событий, но и внутреннюю, скрытую от невооруженного глаза.
- Давайте не будем вооружать наши глаза! - решительно сказал Чернухо. Давайте лучше их зальем!
- Вот так-то, деточка! - торжествуя, обратился Белоконь к Ливневу. - А вы знаете, - он взглянул на всех, - по моим многолетним наблюдениям каждый человек по характеру своему, по убеждениям, некой внутренней предрасположенности обязательно юрист. Да! Есть люди-судьи-им не терпится встрять в историю и обязательно всех рассудить. По своему разумению, конечно. А есть люди-адвокаты. Они всех защищают, ищут и находят оправдывающие обстоятельства... Такие люди.
Как ни странно, людей с характером свидетелей, безучастных, равнодушных, стремящихся уклониться от дачи показаний-таких людей очень мало. Но одна из самых многочисленных категорий-прокуроры. Им не терпится обвинять, клеймить, пригвождать к позорному столбу, искать виновных, говорить об их общественной опасности.
- К чему это вы? - настороженно спросил Ливнев.