Особые условия

Гости расположились вдоль стен, а Панюшкин сидел в центре и пел, подыгрывая себе на гитаре, дребезжащей и ободранной-видно, сопровождала она его не один год...

- С этой маленькой старой гитарой я смеялся, и плакал, и пел, и за шумной веселой забавой оглянуться на жизнь не успел! -последние слова у Панюшкина както сдвинулись, получились невнятными-он отставил гитару и засеменил на кухню. Вернувшись через минуту, подбежал к столу, что-то поправил, что-то положил, стараясь не смотреть на гостей.

- Э, нет, - категорически заявил Ливнев и решительно взял гитару. - Так не пойдет... Смеялся он, видите ли, пел... Оглянуться не успел... - Ливнев мощно откашлялся, подмигнул Опульскому, крупно подмигнул, половиной лица, чем ввел того в смущение, потом всей лапищей ударил по струнам и низким, чуть хрипловатым и все же довольно приятным голосом проговорил: нелюдимо наше море, Николай Петрович... День и ночь шумит оно... В роковом его просторе... много бед погребено! Ох, много!

- Да уж куда больше, - согласился Панюшкин.

- Подхватывайте! - приказал Ливнев. - Успеете водки-то нажраться! -Чувствовалось, что гитару он держал в руках не первый раз. Закончив еще одно четверостишие, он, казалось, забыл о присутствующих, видел только Панюшкина, только к нему обращался. - Облака бегут над морем... Крепнет ветер, зыбь черней... Будет буря - мы поспорим и помужествуем с ней! И еще посмотрим, кто - кого!

- Любопытно было бы посмотреть, - проворчал Панюшкин, пряча глаза.

- Но зато там, за далью непогоды, есть блаженная страна, - торопясь зачастил Тюляфтин, будто хотел показать, что и он знает слова. - Не темнеют неба своды, не проходит тишина! Вот бы туда, а, Николай Петрович!

- Блажь! - вскинулся Панюшкин и грохнул ладонью о накрытый стол. Блаженная страна не там!

Она здесь! - он ткнул пальцем в пол. - Конечно, если смотреть из столицы, то можно сказать, что она там.

И когда будете в Министерстве докладываться, товарищ Тюляфтин, можете подтвердить, что да, там, за далью непогоды, есть блаженная страна. Есть. Только не вздумайте сказать, что у нас не темнеют неба своды, что не проходит тишина. Но, откровенно говоря, какая же это блаженная страна, если в ней только тишь да гладь, да божья благодать? Это уж, скорее, страна блаженных.

- С вашего позволения, я закончу, - Ливнев снова ударил пятерней по струнам. - Но сюда выносят волны только сильного душой! Смело, братья, бурей полный, прям и крепок парус мой! - Ливнев бросил на кровать еще звенящую гитару.

- Надеюсь, классик не обидится на вас за маленькую поправку? улыбнулся Мезенов.

- Конечно-конечно! - спохватился Тюляфтин. - Ведь у Языкова сказано, что не сюда выносят волны, а туда выносят волны...

- Обиду классика я стерплю, - Ливнев махнул рукой. - Лишь бы на меня не обиделся Николай Петрович... А, Николай Петрович?

- Какая разница... Туда выносят волны, сюда выносят волны... Уж коли всех нас вынесло на эти берега... - Панюшкин замолчал.

- А я вот стою здесь в сторонке и думаю, - заговорил в общей тишине Чернухо.

- Не может быть! - неестественно громко воскликнул Тюляфтин и тут же смолк, поняв рискованность своей шутки.

- Так вот, я стою и думаю, - повторил Чернухо, - а не выпить ли нам?

- Разве что по одной! - подхватил Ливнев.

- Во всяком случае, не больше, - усмехнулся Мсзенов.

Панюшкин снова хлопнул в ладоши.

- Прошу к столу! Пора начинать! Таймень не любит ждать, таймень-товарищ строгий, он порядок любит!

- Полагаю, что мы прежде всего должны отдать должное хозяину, проговорил Опульский и в смущении поправил свой нос, как поправляют галстук. - Мы должны отдать должное гостеприимству Николая Петровича и прежде всего выпить за его здоровье...

- О делах, пожалуйста, потом! - прервал Панюшкин.

- Разве я что-то сказал о делах? - смутился Опульский.

- С некоторых пор мое здоровье здесь воспринимается, как производственный фактор. Давайте лучше выпьем за мороз... Хотя это тоже производство... Тогда за встречу! Да и встреча у нас... того...

- Видно, от производства нам сегодня не уйти, - поднялся Мезенов. Поэтому предлагаю тост за хозяина этого дома, за вас, Николай Петрович, за вашу долгую и счастливую жизнь, за эту шумную и веселую забаву, как вы сегодня выразились.

- С богом! - тонко крикнул Чернухо, быстро чокнулся со всеми и первым выпил.