— Я восхищаюсь вашими пьесами, сэр. По возможности стараюсь не пропускать ни одной.
— Благодарю вас. Впрочем, едва ли ими будут восхищаться долго. Ведь у них есть начало, середина и конец, и для их исполнения нужна самая обычная сценическая площадка. — Он повернулся к Мейзи. — Как дела?
— Занимаюсь, но в меру. Не так, как Тоби, до него мне далеко.
— Смотрите, Тоби, не переусердствуйте, — сказал Крейн. — Во всем следует соблюдать умеренность.
— Но если соблюдать умеренность, моего курса, пожалуй, не одолеешь.
Крейн внимательно оглядел его.
— Я и сам преподавал когда-то в Кембридже. А вы не знали? Так вот, накануне экзамена я обычно отправлял своих молодцов на реку. То, чего они не усвоили раньше, за один день все равно не выучить, а хвататься за книги в последнюю минуту бесполезно — только рискуешь позабыть то, что знал.
— И все они, наверное, следовали вашему совету.
— Некоторые — да, а некоторые хотели во что бы то ни стало наверстать упущенное; сидели за книгами весь день напролет, да еще прихватывали часть ночи и на экзамен являлись смертельно усталые, издерганные. Кстати, мне рассказывали о картинах вашей матушки. Я хотел бы прийти на вернисаж.
— Она будет очень рада, и я тоже. Такая честь — мы оба будем даже как-то подавлены.
— Да полно вам, кого и чем я могу подавить? Разве что чисто физически — своим весом.
Аманда рассмеялась.
— Право, Эдуард, можно подумать, что вы Майкрофт Холмс[14]. А в вас и семидесяти килограммов не будет.
— Да, но у меня кость узкая. Ну, как там Клэр, есть от нее какие-нибудь вести?
— Она во Флоренции. А к нам приедет весной.
Тут появилась горничная и сказала, что ленч подан.
Они перешли в овальную столовую, тоже очень уютную: посреди комнаты — овальный стол, на белой скатерти сверкают фарфор и хрусталь. Тоби заметил, что у каждого прибора стоят фужер, бокал и рюмка.
— Сегодня, Тоби, мы завтракаем в узком кругу, — сказала миссис Феррарс. — Но вы непременно приезжайте, когда соберется более разнообразное общество. Кстати, когда здесь бывает Эдуард, ленч подается на его вкус, так что мне остается надеяться, что вкусы ваши совпадают.
Снетки. Суфле гран-марнье. Рейнвейн и кларет. А затем еще и портвейн — его подали к кофе, который пили тут же, за столом. На Тоби все это произвело сильное впечатление. Его удивило только, что между переменами миссис Феррарс курила — а он-то полагал, что знатоки за едою не курят.
Беседу за столом направляла хозяйка. Какого мнения Тоби о книге такого-то? А такого-то? А такого-то? Речь шла о романах, только что вошедших в моду. Тоби ответил, что, к сожалению, не в курсе последних новинок в литературе — времени нет, грызет гранит науки.
— Но вы непременно должны выкраивать для этого время! Быть на уровне совершенно необходимо, отставать никак нельзя, правда, Эдуард? — настаивала миссис Феррарс.
— Не знаю, — медленно проговорил Крейн. — Как посмотришь, что они все трое пишут… На мой взгляд, лучше уж отстать.
— Насмешник Эдуард, — бросила она невозмутимо. — А сам, наверное, ни единой строчки не прочел. Как бы то ни было, все они будут у меня здесь в мае. Так что же вы все-таки читаете?
— Достоевского — более или менее постоянно.
— А знаете, — глаза у нее расширились, — он меня ужасно пугает. Обожаю его, но всякий раз чувствую себя словно ребенок, которого страшит темнота.
— Что ж, — вставила Мейзи. — Должно быть, именно на это он и рассчитывал. Иначе зачем бы ему было забираться в такие дебри?
— А вы, Эдуард, по-прежнему каждый год перечитываете Пруста? — спросила миссис Феррарс.
— Как правило, да. Если только не пишу в это время сам. Его манера заразительна, и этим он опасен. Прилипчивый писатель.
— А Достоевский разве нет? — неуверенно спросил Тоби.
— Для моего жанра — нет. Вообще-то некоторые писатели как корь. Будь я романистом, я просто не осмелился бы читать Джеймса Джойса — впрочем, слишком многие романисты им зачитываются.
— А вот Джейн Остин вовсе не прилипчива. Для этого она чересчур совершенна, — объявила Мейзи.
— Рад, что ты по крайней мере не назвала ее «мисс Остин» Ведь те, кто так величают ее потому, что высоко чтут — можно сказать, ставят выше всех других писателей, — почему-то не говорят же «мистер Шекспир».
— Эдуард, вы негодник, — бросила Аманда Феррарс, впрочем вполне миролюбиво, скорее по привычке.
Они вернулись в гостиную. Погода испортилась, а с нею и настроение Аманды. Тоби сразу подметил это и заключил, что оно подвержено внезапным перепадам. Большой кедр на лужайке вдруг словно выцвел под налетевшим ветром.
Крейн подсел к Тоби и попытался вызвать его на откровенность, однако откровенничал Тоби редко. Он отвечал вполне вежливо, но заставить его разговориться было не так-то просто.
— Что-то скучно становится, — заметила Аманда. — Эдуард, скажите что-нибудь остроумное.
Крейн повернулся к ней.
— Но я вовсе не остроумец. Разве что в том смысле, как это понималось в семнадцатом веке; впрочем, теперь такого остроумия не признают.