Особый дар

— Нет, переночую, если вы готовы меня терпеть. Нужно, чтобы все эти вкусности как следует улеглись в животе — что-то неохота бежать на поезд.

После трех чашек чая и шести сигарет, чувствуя, что ужин основательно «улегся», он предложил матери помочь ей с посудой. Но мать сказала — не надо; она привыкла считать, что мытье посуды не мужское дело, и супруг охотно поддерживал ее в этом убеждении.

— Посуда подождет. А вот картину мою я тебе покажу, если хочешь.

Они поднялись наверх. Композиция была смелая: на ярко-синем фоне — белые и желтые цветы в терракотовом кувшине. Меньше всего удался кувшин — не ощущалась фактура, и потом он почему-то не отбрасывал тени; но все-таки картина Тоби понравилась; он даже спросил, нельзя ли взять ее с собой в Кембридж — повесить в комнате. Миссис Робертс вспыхнула от удовольствия. Для нее это была наивысшая похвала.

— Вот только сперва дам вставить ее в рамку.

— Незачем. Я знаю в Кембридже хорошую мастерскую, там мне все сделают как надо.

Он почувствовал, как в нем поднимается нежность к матери. Какая она маленькая, легкая; это от нее он унаследовал рыжеватые волосы; она закалывала их в пучок — то ли по старинке, то ли по художнической причуде. Тоби знал: попросив картину, он обрадовал ее несказанно, и в нем шевельнулось то же чувство, что и в детстве, когда ему случалось порадовать мать каким-нибудь благоразумным поступком и лицо ее вдруг словно освещалось изнутри.

Домашний запах (кроме всепроникающей вони скипидара) больше не чувствовался — казалось, в доме распахнули все окна; но окна не открывали — у матери была слабая грудь, и она боялась сквозняков.

Хорошо бы ради нее так и оставаться ребенком, подумалось Тоби, но что поделаешь, всему свой срок. Ведомо ли сыновьям, что родители — даже самые любящие, самые ласковые — совершенно в них не разбираются?

— Видишь, что я читаю? — Мать с гордостью протянула ему «Анну Каренину» — старую, потрепанную, в бумажном переплете. — До чего же он людей знает, прямо жуть берет, — задумчиво проговорила она, тщательно выбирая слова.

— А которой из героинь ты себя воображаешь? — Он поддразнивал ее — именно так, как ей это особенно нравилось. — Анной?

Она дала ему тычка.

— Ты только представь себе меня — в черном бархате, с гирляндой анютиных глазок в волосах.

— Нет, в Анны ты не годишься. Ужасно жаль, но Анна определенно была полновата. У Толстого так прямо и сказано.

— А я кое-что предпочитаю забывать, вот и это тоже забыла. Полнота как-то портит Анну. А ты и правда повесишь мою картину у себя в комнате?

— Да, пусть все видят. Заберу ее в следующий раз. А то сейчас загрузился книгами.

Они снова спустились в кухню. В гостиной, как обычно в таких домишках, принимали посетителей не слишком близких — скажем, страхового агента.

Отец, сытый и ублаготворенный, дремал у затухающего камина. Мать принялась убирать со стола.

— Ну, хоть тут я могу внести свою лепту, — сказал Тоби, проходя следом за ней в посудомойню. На этот раз мать не противилась, и он понял, что ей еще о многом хочется с ним поговорить. Прежде всего она спросила:

— Питаешься ты как следует?

То был второй из ее неизменных вопросов.

— Но я же выгляжу сносно, правда?

— В самом колледже питаешься?

— Большей частью, да. Еда ничего, но нормирование еще, конечно, здорово дает себя знать.

— Будь у тебя чуть побольше денег, ты бы смог иной раз поесть в кафе, я так думаю. Ох, если бы мы могли тебе давать побольше…

Он улыбнулся, покачал головой.

— Там у вас, наверно, богачей порядочно, — начала она выспрашивать сына озабоченно и любовно; расспросы эти нисколько его не раздражали ведь он всегда мог уклониться от прямого ответа.

— Попадаются. Но очень многие живут на стипендию, как и я.

— И знатные есть?

— Опять-таки попадаются. Но их немного. Вот у моего друга Боба отец работает мастером на заводе в Шеффилде.

— Я думаю, ты и с девушками встречаешься?

Увлекшись расспросами, она даже не замечала, что он вытирает тарелки — обычно такое не допускалось.

— Сватовством решила заняться, а, мам?

Миссис Робертс сердито помотала головой: ну вот еще, просто ей интересно. Тоби ухмыльнулся про себя: вовсе не такая она простодушная и неискушенная, какой кажется, — уж не хочет ли она удостовериться в том, что его не тянет к мальчикам? Ну, на этот счет она может быть спокойна. И, перебрав в уме все, что он увидел и услышал в этот вечер в родительском доме, Тоби вдруг решился:

— Знаешь, может, скоро приведу к чаю одну девушку.

Мать встрепенулась:

— Кого?

— Мейзи Феррарс. Я тебе дам знать заранее.

— Надеюсь, она не из очень шикарных? Как бы мне не ударить перед нею в грязь лицом.

Теперь миссис Робертс не смотрела на сына: она с ожесточением оттирала с чайной чашки коричневый налет танина.

— А ты, мама, ни перед кем в грязь лицом не ударишь.

Раньше он говорил ей «мам», но последнее время слово это выговаривалось у него редко.

— Почем знать, может, люди считают тебя богаче, чем ты есть.

— Гордячка ты, вот кто. Нет, просто она очень славная. Только не подумай, что между нами что-нибудь серьезное. Не знаю даже, поедет ли она сюда.